Учитель драмы
Шрифт:
Она недовольно, но спокойно распутывала прядь волос своей дочери.
– Мне кажется, это неподходящие сережки для бассейна. Это же бабушкин жемчуг, понимаешь?
Я аккуратно начала снимать платье с Китти – никаких резких движений, ничего, что могло бы привлечь лишнее внимание. Нужно было только заявить о своем существовании женщине рядом.
С водяными очками, болтающимися в руках, Фитц рванул к бассейну.
– Шагом, пожалуйста! – крикнула я ему вслед и обратилась к Китти: – Давай-ка наденем эту шляпку,
– Не хочу шляпу!
Краем глаза я заметила телефон той женщины – ее палец с ярким ногтем замер на экране. Я вздохнула чуть громче, чем нужно.
– Когда мы в прошлый раз сюда приходили, ты вся обгорела, Сосисочка. Я тогда почувствовала себя худшей мамой на свете!
Женщина подняла голову – интересно, что именно из сказанного ее привлекло? Наверное, дело было в чувстве превосходства. Женщины слетаются на чужие неудачи как мотыльки на пламя.
– Твоя мамочка права, – сказала она Китти. – В прошлом году мы были на Лонг-Бич, я отправила свою Габи на пляж с хвостиками и не стала мазать пробор солнцезащитным кремом. У нее вся кожа покрылась волдырями! Как будто ей волосы пересаживали.
– Не против, если я подвинусь? – Я уже перекладывала сумку на соседний шезлонг.
– Конечно, – сказала она приятным звонким фальцетом. В нем не было повелительной интонации, только девичий энтузиазм.
– Супер! Это марево просто сводит с ума.
Придвинувшись, я смогла рассмотреть ее дизайнерский купальник. С глубоким декольте и замысловатыми вырезами по бокам, он подчеркивал ее чрезмерную худобу. Руки были костлявыми, мышц не видно. Наверняка она – одна из тех девушек с дисморфофобией, которые считают себя коровами, хотя сами как перышко.
Я сняла платье, даже не пытаясь втянуть живот. Никаких кубиков там уже не было – один большой шарик.
– Летом у меня всегда появляется ностальгия по двадцатым, – сказала я.
– Предложи мне кучу денег, и я все равно не соглашусь снова стать двадцатилетней. – Она нахмурилась, а потом поспешно попыталась сменить мрачное выражение на неловкую улыбку.
– Я имею в виду двадцатые годы. Тогда женщины прикрывали почти все тело – сейчас я бы сделала это с радостью.
– Ой, брось… – она начала возражать, но быстро растеряла уверенность.
Я прихлопнула невидимого комара.
– Так много мошкары! – сказала я с намеренно выразительным британским акцентом.
Улыбнувшись, она назвала мне какой-то бренд органических средств от насекомых на основе гвоздики и мяты.
– А в Британии с насекомыми борются джином с тоником перед ужином.
– Поняла. Ты англичанка, – по ее лицу пробежала тень раздражения. – Могла бы и догадаться по акценту. Да уж! Видимо, у меня совсем мозг разжижился после массажа.
Подбежала ее дочка, вся мокрая, и начала канючить:
– А теперь мы можем поесть мороженого?
– Мы сначала закажем обед. Договорились? – Она съежилась, будто ее мнение на этот счет не имело никакого значения.
Про себя я подумала, тяжелее ли отказывать приемным детям. Ее девочка была китаянкой. Сама она выглядела как еврейка или итальянка.
– Как вам удается попадать на массаж с этой очаровашкой? – спросила я.
– Это еженедельная традиция. Мы приезжаем из Вудстока с моей подругой Эбигейл…
– О, Эбигейл Браун?
– Нет, она Эбигейл Уиллер. Вы знакомы?
Я покачала головой. В Вудстоке я не знала ни души. Мне просто захотелось заставить ее думать, что мы вращаемся в одних кругах.
– Каждый год мы с Эбигейл покупаем абонементы на целый сезон. Она присматривает за девочками у бассейна, когда я иду на массаж или к косметологу. А потом моя очередь следить за ее малышкой, Хлоей. Это помогает не свихнуться.
– А сейчас она в спа?
– Была, чуть пораньше. Сегодня ей пришлось уйти пораньше.
– Замечательная у вас система. Кажется, мой последний массаж был еще до родов. – Я указала рукой в сторону детского бассейна: Фитц с упоением нырял, а Китти плескалась, держась за металлический поручень. – Вот это моя. Китти. Ей два. А рядом с ней Фитц, ему пять.
– Нечасто услышишь такие имена.
– Китти – это сокращенное от Кэтрин.
– Китти. Очень мило. – Она издала странный урчащий звук и потянулась за своим пикнувшим телефоном.
– Я Грейси. Мюллер. Кстати.
Теперь за ее внимание приходилось бороться с гаджетом: она полностью погрузилась в какое-то приложение или, может, в просмотр видео с котиками.
– Трейси Бьюллер? Приятно познакомиться, – проведя последний раз по экрану, она протянула руку и пожала кончики моих пальцев. С ее костлявого запястья свисали тяжелые платиновые часы, костяшки казались неестественно большими, как и ее огромное бриллиантовое кольцо.
Я уже собралась что-то сказать, но прошла секунда, потом две.
И вместо того, чтобы четко и ясно произнести свое настоящее имя – Грейси – и пошутить про то, что орущие дети вызывают глухоту, я кивнула и улыбнулась. Разумнее было использовать выдуманное имя, учитывая то, что я собиралась провернуть.
– Мелани, – сказала она, все еще не отрывая глаз от смартфона. И после этих трех слогов для недосказанности места не осталось. Полуденное солнце вышло из-за облаков, и момент, когда можно было что-то исправить, оказался упущен.
Глава два
Следующие двадцать минут я слушала непрерывный звон телефона Мелани. Каждое новое сообщение было для нее дозой дофамина. Наконец я сказала:
– Солнце просто невыносимое. Не хочешь чего-нибудь выпить?