Учитель Истории

Гафуров Артур

— Хорошо, — нехотя согласилась она, видимо, уже совсем не довольная, что смогла прогулять уроки за мой счет. — А куда мы едем?

— К общежитию. Оставим там машину и немного прошвырнемся на своих двоих.

Почти два часа мы гуляли по городу, и за все это время я успел произнести едва ли два десятка слов. Говорила только Яна. Говорила, к моему немалому удивлению, много и охотно. Как будто передо мной был совершенно другой ребенок. Сбросив с себя образ закрытой и неприступной особы, она продемонстрировала мне совершенно новые грани своего характера — гораздо более приятные и, не побоюсь этого слова, привлекательные. Мы прошлись кварталам старых застроек, где сохранились дома, воздвигнутые еще в позапрошлом столетии. Заглянули в заброшенные церкви, коих на территории города располагалось около полудюжины. В действующие заходить не стали. «Не люблю я все это лицемерие ряженое: дым, ладан, слова умные и добрые — а в глазах бабки да барахло». Ознакомились с руинами старой барской усадьбы на отшибе, превращенной местными умельцами в площадку для пейнтбола и лазертага. Побывали в районе, где прошло детство Яны. Выяснили, что за прошедшие семь лет он совсем не изменился, только кто-то выкорчевал все железные карусели на игровой площадке. Перекусили в небольшом кафе, где нам подали на удивление вкусный кофе и свежие эклеры. Спустились к реке, к песчаным пляжам, где летом собиралась молодежь.

— Тут мы праздник Ивана Купала справляем. Знаешь такой?

— Конечно, знаю! — тут же оживился я. — Кто его не знает! Мы, когда детьми были, каждое лето в деревне…

— И мы тоже! И в деревне, и здесь. Это так здорово! Например, в прошлом году…

— А еще было дело…

— Да, да, и у нас! То же самое…

Расслабившись и успокоившись, девочка рассказала мне много интересного: про город, про себя, про школу. С изумлением я узнал, что она очень уважает Евгения Валерьевича, и, хотя все в классе считают его ненормальным и зовут Шизиком, лично ей он нравится. А многие девчонки так и вовсе считают его красавчиком. Вообще, как я успел заметить, это какая-то нездоровая тенденция: Женя всем нравится, но вслух о том никто не говорит, ибо боится реакции окружающих… Которым, как выясняется позднее, он тоже по нраву! Но они не говорят об этом вслух, ибо боятся… Ну, и так далее, по кругу. Как бы это прекратить? Может, провести в школе тайный референдум на тему наличия симпатии к Евгению Сизову? Ну, или, хотя бы, анонимный опрос.

Зато о Сонечке Яна отзывалась весьма нелестно, что меня поначалу немного покоробило, но потом я просто махнул рукой. Насильно мил не будешь.

Единственная тема, которую Яна наотрез отказалась поднимать — это взаимоотношения родителей. Я не спорил.

Посетили мы также и окрестности монастыря, откуда прогулялись до берегового откоса, с которого я наблюдал за черным облаком в бесовскую субботу.

— Отсюда, должно быть, хорошо видно было, — заметила Яна, внимательно разглядывая золотые переливы куполов. — А правда, что когда зазвонили колокола, все разом упали на колени и заплакали?

— Не все, — ответил я. — Но были и такие. Это действительно незабываемое зрелище.

— А ты падал?

— Нет.

— Почему? Ты не веришь в бога?

— Верю. Но не в христианского.

— А в какого тогда? — Яна отвернулась от открывавшейся перед ней панорамы и удивленно захлопала глазами.

— В общего. У которого нет имени.

— Не понимаю…

Ха, если б я сам понимал.

— Это трудно объяснить. Мне кажется, бог, который там, наверху… Едва ли ему важно то, как мы зовем его, какой формы здания возводим в его честь, или сколько раз на дню ему молимся. Едва ли он вообще смотрит на нас. Мне кажется, ему важно, чтобы в созданном им мире его дети жили в гармонии сами с собой и друг с другом. А вот этого у нас никак не получается, сколько церквей не возводи и сколько жертв во славу всевышнего не приноси. Но он дал людям частичку благодати, чтобы каждый мог обрести бога в себе. И потому бога нельзя познать, пока его нет в душе. А мы почему-то думаем, что, соблюдая кем-то придуманные посты и читая заученные молитвы, сможем стать лучше.

Она была не согласна со мной, но не нашла нужных слов, чтобы выразить свое несогласие. Поэтому просто заявила:

— В субботу бог был здесь.

— Возможно, — согласился я. — Пойдем? Ты, наверное, уже устала.

Но Яна не сдвинулась с места.

— Знаешь… Вся эта заваруха началась совсем недавно. Еще месяц назад у нас был обычный городок, тихий, мирный. Да, громобои воевали с пришлыми, но как воевали… Морды били в основном. Те отвечали. Все, как у всех. Но сейчас… Сейчас же мне кажется, что они затевают что-то серьезное. То, что случилось в субботу — это лишь разминка. Ты не местный, ты не чувствуешь, но я хорошо вижу: люди боятся. Боятся, что произойдет что-то еще более ужасное, чем черное облако. И все из-за этого проклятого сокровища. Все помешались на нем. Уж лучше бы его и вправду сразу же увезли в Москву. А сейчас все выходит, как тогда.

Я был сбит с толку.

— Такое уже случалось?

— Да. Три года назад. Никто не понял, что это было, и кто это был. Полиция так ничего и не нашла, хотя приезжали даже из Твери. Поэтому я уверена, что они и сейчас не найдут. Потому что корень один и тот же.

— Что случилось три года назад?

— Вон там, — девочка указала на высокую насыпь на противоположном берегу, как раз напротив монастыря. — В следующую ночь после Ивана Купалы на этом холме загорелся огромный костер. Мы тогда праздновали на пляже — за мостом, где мы сегодня были — тоже жгли костры, веселились. Праздник был вчера, народу на второй день было не так много. Но пламя на холме увидели все. Оно было огромным, просто гигантским! Свет доходил до самой воды, мы видели, как блестят волны. Я подумала сначала, что это горит чей-то дом, но домов на холме нет, он пустой. Зрелище было… Не передать. Всю ночь мы гадали, кто мог это сделать. Кто-то даже вызвался сходить туда — я не знаю, решились они в итоге или нет. Но не это самое главное. Утром мы узнали, что в останках костра нашли обугленные кости. Полиция насчитала пять скелетов. Они сгорели дотла.

Последние слова девушка произнесла шепотом, настороженно озираясь по сторонам. Я же демонстративно поджал губы: уж больно надуманным и неправдоподобным выглядел рассказ. Пять скелетов в костре? Чушь.

— Какая увлекательная история. И что же, полиция так и не выяснила, кем были эти несчастные?

Яна пришла в замешательство.

— Ты мне не веришь?

— Я живу здесь уже почти две недели, и за это время не слышал ни намека на эту историю. Даже в новостях, когда делали обзор по Младову и упоминали все мало-мальски важные события в истории города за последние двадцать лет.

— Значит, ты невнимательно смотрел! — Яна всплеснула руками, ее глаза повлажнели. — Эту историю вообще не принято рассказывать! Плохой знак. Я же доверилась тебе, а ты смеешься!

— Ладно, прости, — я был растерян: не хватало еще на ровном месте довести девочку до слез. — Мне следовало серьезнее отнестись к твоим словам.

— Следовало бы. Но теперь уже не важно. Я хочу домой.

Пришлось уговаривать впечатлительного ребенка, просить успокоиться, извиняться, обещать купить какую-нибудь вкусность. Не помогло. Моя реакция на рассказ о мертвяках в костре действительно очень сильно задела ее. Не иначе, это действительно не байка. Она искренне верит в то, что говорит. А мне теперь стыдно.

Но разум все равно оказывался принять услышанное за чистую монету. Требовалось подтверждение.

— Ладно, пойдем, — наконец сдался я. — До твоего дома здесь недалеко.

— Возможно, скоро он перестанет быть моим, — пробурчала она. — Если ты такой же хреновый юрист, как и мужчина.

— Пардон, мадемуазель, — не сдержался я. — Впредь постараюсь быть более учтивым и внимательным по отношению к благородной особе, дабы не компрометировать ее столь недопустимым поведением. Все будет комильфо.

— Ты что, отморозился? — она с опаской глянула на меня из-под челки.

— Ага, вроде того.

«Надо брать за жабры Женю: пусть дорассказывает, чем там эта иванокупаловская страшилка закончилась».

Когда мы уже подходили к дому, из подъезда нам навстречу вышла Елена Ильинична. Выражение ее лица не сулило ничего хорошего. Нам обоим.

— Марш в дом, — прикрикнула она на Яну, после чего повернулась ко мне. — А с вами, Филипп Анатольевич, мы поговорим отдельно.