Учитель Истории
Шрифт:
— А вот скажите, — начал Сизов, который налегал на стопарики так активно, что, кажется, уже почти «догнал» своего друга доктора. — Вот ты, Лёва, врач. Ты, Фил, юрист. А мы с Женечкой, стало быть, педагоги. А от кого из нас больше пользы?
— Ууу… Я сразу самоустраняюсь, — заявил я, принимая из тонких пальцев девушки очередной «дриньк». — Нас как только не называют, но ни разу не слышал я, чтобы юристов относили к полезным профессиям.
— А как понять, какая профессия полезная, а какая — нет? — спросила Женя.
— А очень просто, — объяснил ей Лев. — Представь, что произошел конец света, и выжила только горстка людей. Вот кто со своими знаниями будет полезен в новом мире, та профессия и нужней. Нужнее всего будут…
— Ага, врачи и учителя, — перебил его я. — Все, как я и говорил. Юрист самоустраняется.
— Ты категорически настаиваешь на собственной бесполезности?
— Абсолютно. Даже уцелев в апокалипсисе, едва ли я доживу до дня, когда общество снова вернется к сложным правовым системам.
— Ну, был бы хранителем традиций, обычаев… — предложил Евгений.
— Традиций, обычаев… В условиях тотального дефицита всего, в том числе и еды, стали бы вы содержать и обеспечивать человека, все навыки которого сводятся к сохранению обычаев и традиций?
— Какой-то ты неправильный юрист, — подмигнула мне Женя. — Я полагала, юристы всегда готовы биться и доказывать свою правоту. Сейчас ты должен был убедить нас, что именно юрист — самая полезная в мире профессия. Сможешь так?
— Смогу, — неуверенно согласился я. — Но едва ли захочу. Ибо так не считаю.
— А кем ты хотел быть в детстве? — не унималась она.
— Ну, психологом.
— А почему не стал?
— Перехотел.
— Захотел стать юристом?
— Нет. На юрфак пошел, потому что перспективы были хорошие. А еще психологам сложнее трудоустроиться…
— Вот видишь! — девушка чуть было не вскочила, но Сизов удержал ее, и вовремя: еще немного, и не миновать удара головой о низкий потолок. — Ты начал заниматься не тем, что нравится, а тем, что сулило хорошие перспективы. Ты сам отказался от счастья!
— Эмм… Я бы так не сказал, — смутился я. — Не пойди я по тому пути, по которому пошел, я бы не встретил свою жену и не смог бы обрести счастья с ней. И вообще, причем здесь счастье? Мы говорим о работе.
— Да она не о счастье говорила, — вмешался Евгений. — Она говорит, что если бы ты начал заниматься тем, что тебе нравится, то тогда ты оказался бы полезным вне зависимости от того, какая это была бы отрасль. Юрист ли, врач ли или космонавт. Едва ли в случае апокалипсиса — даже если представить, что такая возможность у тебя появилась — ты стал бы снова заниматься юриспруденцией. Ведь так? Ты захотел бы начать новую жизнь.
— Ну… Допустим.
— Вот видишь! Ты сам признался! Значит, в рамках своей профессии ты бесполезен.
— Мы его сделали! — радостно провозгласила Женя и чмокнула своего тезку в щеку. — Ой, какой ты холодный!
— Смелая девушка, — шепнул мне на ухо Еремицкий. — Пошла на мороз пить водку с тремя мужиками, из которых знает только одного, да и тот… Едва ли образец надежности.
— Может, просто глупая? — предположил я, также шепотом.
— Нее… Глупого человека я бы уже распознал. Она не такая.
— Ты бы сейчас даже призрака не распознал, — я с силой выдохнул воздух и удивленно воззрился на вылетевшее изо рта облачко пара, словно впервые увидел подобное явление. — Загляни он сейчас к нам в избушку.
— А что? — возмутился Лев. — Мы бы и ему тоже налили.
— Кому? Призраку?
— Так точно.
— Это же мальчик! — возмутилась Женя. — Ты бы налил ребенку водки?
— Если бы он замерзал — налил бы, не раздумывая.
— Ну ты злой!
— Я не злой. Я человечный.
— Нет-нет! Вот Евгений Валерьевич — он добрый. И потому человечный. И нравится мне. А ты злой.
— То есть, ты думаешь, девочка, — Еремицкий сделал хитрое лицо. — Что доброта и человечность — суть понятия тождественные?
— Я не девочка, — Женя нахмурилась. — И да, я так считаю.
— Ну, во-первых, это не повод делиться подобными новостями с малознакомыми людьми. Жеха, не бледней так, на лучше выпей еще. А во-вторых, ты не права. Вот скажи, будет ли добром, если водитель задержит отправку автобуса на минуту, чтобы пожилая бабулька смогла доковылять до него и сесть на свое место?
— Безусловно, — кивнула девушка.
— А если при этом в салоне автобуса находится молодая семья, которая опаздывает на поезд, сердечник, спешащий в больницу, и рабочий, у которого в цеху карточная пропускная система, и он не имеет права опаздывать? Каждому из находившихся в автобусе эта минута, отнятая у них ради бабушки, может стоить очень дорого: кому-то отпуска, кому-то премии. А кому-то и жизни. Так будет ли добром то, что в итоге принесет зло?
— Ну… — на лице Жени появилась легкая растерянность. — Тут кому как… Он же не знает про сердечника или про эту пару… Зато он видит бабушку, которой еще четверть часа стоять на морозе, если он ее не подождет сейчас.
— Если серьезно, водитель автобуса вообще не должен думать ни про бабушку, ни про сердечника. У него есть конкретное расписание, которому он обязан следовать. Кроме совсем уж исключительных случаев. Поэтому, задержав рейс, он совершает поступок, который никак нельзя назвать добрым, так как зла он может принести куда больше, чем добра. Но водитель руководствуется человечностью, и с точки зрения большинства он прав. А раз так, человечность в глазах окружающих автоматически трансформируется в добро. Просто потому что они не умеют думать даже на полшага вперед и оценивают лишь то, что видят здесь и сейчас.