Удар катаны
Шрифт:
А каштаны Парижа отцвели несколько месяцев назад…
Примечания:
[1] Мария Федоровна, жена Александра III и мать Николая II, до замужества и перехода в православие — датская принцесса Дагмар
[2] Так называемое «дело Трента»1861 г. — задержание английского пакетбота «Трент» кораблем США во время Гражданской войны и арест находившихся на нем эмиссаров КША. Большинство английских министров было за объявление войны. Война не началась в т. ч. и из-за вмешательства принца-консорта Альберта.
[3] Посол России в Германии
[4] Смешно, но до 1888 года Императорским военно-морским флотом Германии командовали сухопутные генералы. Только с приходом к власти Вильгельма II командование перешло к адмиралам и началось развитие флота
[5] Посол Британии в Германии
[6] Сторонники популярного генерала Буланже, вождя реваншисткого антигерманского и антиреспубликанского движения. Уволенный из армии, отказавшийся от предложений его сторонников совершить военный переворот, генерал в это время проживал в эмиграции, в столице Бельгии Брюсселе
Дальний поход. Суэц и Красное море
Наш напев и могуч и суров:
Если завтра война,
Если завтра в поход -
Будь сегодня к походу
В. Лебедев-Кумач
— Оу! Мерде! Шайзе! А-а-а! Банг! — крики и шум доносились из-за угла. Ругались несколько человек, азартно и сразу на двух языках, немецком и французском. А учитывая, что крики сопровождались очень характерными звуками, то никаких сомнений не оставалось. Очередная драка. Дрались, судя по доносящимся крикам, французы и немцы. Как обычно в последнее время. В кают-компании шутили, что тевтоны с галлами опять делят Эльзу с Лоттой. Намекая на двух немок из местного борделя и одновременно на провинции, ставшие яблоком раздора с легкой руки канцлера Бисмарка[1]. Анжу выругался про себя и оглянулся назад, в тщетной надежде обнаружить догоняющих патруль французов. Немцы застряли в борделе, пытаясь утихомирить разбушевавшегося немецкого матроса. А французы заглянули «на пару мгновений» в лавку к арабу Саиду, торговавшему всякой всячиной, и пропали, явно увлекшись выбором дешевых сувениров. Так что мичман Анжу оказался против неизвестного количества разгоряченных дракой матросов всего с двумя помощниками, кондукторами Тихоном Степановым и Федором Котовым. Если за Степанова Петр не беспокоился, учитывая его физические кондиции, то низкорослый и худощавый Котов заставлял сомневаться в его пользе в нынешней ситуации. Если вдруг пьяная толпа не будет слушаться и начнется драка, то никакой польза от такого хилого бойца Петр не видел. Анжу еще раз мысленно вздохнул и двинулся вперед, надеясь, что его волнения никто из подчиненных не заметил. За углом действительно дрались. Человек пять или шесть гражданских, скорее всего французских моряков с недавно прибывшего угольщика, бились на кулачках с четверкой германских матросов. Пятый немец валялся без сознания чуть в стороне, рядом с ним лежал еще один морячок, с разбитым в кровь лицом. Еще один француз, с каким- то дрыном в руках, пытался обойти немцев, прячась за спиной своих товарищей.
— Прекратить! Немедленно! — выкрикнул Петр по-французски и добавил для своих кондукторов по-русски. — Приготовиться. Не будут слушаться — придется драться, — и с удивлением заметил, как радостно ощерился Федор. Четверка немцев, услышавшая команды, инстинктивно попыталась принять стойку смирно. В результате французы сбили с ног еще одного матроса. После чего трое остались махаться с немцами, а трое, включая и парня с импровизированной дубинкой, развернулись к русским, готовясь к новой драке. Не успели они сделать и пары шагов в сторону патруля, как Степанов крикнул: — Стоять, лягушатники! Не слышали, что его благородие приказал?! — Одновременно Котов, каким-то чудом не задев Анжу, буквально просочился мимо мичмана вперед, оказавшись прямо перед французом с дубьем. Тот начал замахиваться, но Федор ловко повернулся и ударил моряка. Причем так быстро, что Анжу с трудом успел заметить мелькнувшие кулаки. Француз согнулся, выронив дубинку. Котов попытался отскочить назад, но споткнулся и упал. Французский морячок попытался пнуть Федора, а в руках двух его напарников блеснули ножи. Петр не растерялся. Выхватил из кобуры револьвер и выстрелил вверх. После чего направил «Смит-Вессон» на моряков и крикнул: — Стоять! Буду стрелять! Не двигаться! — Звякнул о камень выпавший из руки одного из французов нож. Второго успокоил резким ударом наконец очнувшийся от ступора Степанов. Третий вытянул руки вверх, старательно показывая, что не замышляет ничего. Двое из дравшихся с немцами морячков попытались удрать. Пока еще один выстрел в воздух не заставил их застыть на месте. Третий из этой компании уже тихо лежал на земле, получив хорошую плюху от кого-то из немецких матросов. Петр еще не успел обдумать, что делать дальше. И буяны еще не поняли, что у них появился шанс сбежать… а из-за угла с топотом выскочила тройка французских моряков во главе с аспирантом[2] Александром Ланкасадом.
— Мсье Анжу, что случилось? Стреляли? — удивленно спросил Ланкасад, не сразу разобравшись, в отличие от сопровождавших его старшин, что происходит. Двое невысоких, как большинство французов, но крепких и подвижных сверхсрочнослужащих нижних чинов сразу, не дожидаясь команды, пробежали вперед, перекрыв драчунам путь бегства.
— Опять ваши подрались с немцами, мсье Ланкасад, — пояснил ситуацию Петр.
— Это не наши, — заявил аспирант. — Штатские тожеморяки, отбросы цивилизованного общества, — французы заворчали и подались вперед. — Что, кто-то недоволен? — деланно удивился Александр, доставая револьвер. — Хотите «маслину»? — ворчание моментально затихло. А Анжу подумал, что, если бы вместо штатских моряков были военные матросы, Ланкасад так бы себя не вел. Защищал до последнего, а то и вообще уговаривал отпустить. Но шпаков[3] военные Франции не любили не меньше, чем германцев, если не больше. Поэтому пойманным морячкам пришлось проследовать в комендатуру, где их приняли в ласковые и нежные руки дознаватели, назначенные всеми тремя союзными адмиралами как раз для таких случаев. А Петр и Александр, быстро написав рапорты о происшествии, снова отправились патрулировать по улицам Суэца.
На следующее утро, сдав дежурство по патрулю мичману Зенилову, Петр отправился на корабль. В шлюпке, на которой он возвращался на броненосец, он оказался единственным офицером, и никто не мешал наслаждаться открывающимся пейзажем и стоящими на рейде кораблями. Средиземное море было совсем спокойно. Только команды кораблей, стоящих на рейде, нарушали это спокойствие своим повседневными хлопотами.
Петр невольно вспомнил, как красиво выглядит море, когда необъятную неподвижную ширь его разрезает корабль и от него разбегаются по сторонам небольшие волны, как бы ломая зеркальную поверхность воды. Как веселые дельфины гонятся за кораблем и то ныряют под его носом, выскакивая на другой стороне, то с огромной скоростью обгоняют и исчезают в лазурной дали. Он и остальные офицеры корабля часто просиживали на верхней палубе все свободное время, любуясь морем и берегами, синеющими на горизонте, или прекрасным звездным небом в тишине ночи, нарушаемом только шумом машин и плеском волн о борта корабля. Не менее прекрасно выглядела и поверхность воды ночью. Вода выглядит совсем черной. И только луна, купая лучи в волнах, в некоторых местах превращая их во внешнее подобие серебряного расплава, который тяжело колышется и словно светится изнутри. Даже на вахте стоять становилось удовольствием. Можно было спокойно гулять по мостику, наслаждаясь окружающей картиной и вдыхая свежий морской воздух. Насколько это было лучше нынешнего прозябания на рейде в ожидании, когда, наконец, флагман Эскадры сможет отправиться в путь.
На корабле все шло своим чередом и Петр, закусив, отправился отдыхать после дежурства. Тем более что завтра ему предстояло стоять на вахте. Поэтому проспал он до самого завтрака[4]. После которого на корабль неожиданно доставили почту, включая свежие газеты и долгожданные письма. Петр решил начать с газет, оставив письма «на десерт».
Английская «Таймс» в короткой заметке сообщала о состоявшемся морском бое между русскими крейсерами «Москва» и «Адмирал Нахимов» и японскими крейсерами «Мацусима», «Такао» и корветами «Мусаси» и «Ямато». О ходе боя практически ничего не сообщалось, за исключением того, что первым японцы перехватили вспомогательный крейсер «Москва». Который в результате боя затонул, оказав героическое сопротивление превосходящим силам японцев. Пришедший ему на помощь крейсер «Адмирал Нахимов», по некоторым сообщениям — уничтожил, а по японским сведениям, которая редакция газеты считала более достоверными, повредил корветы «Ямато», «Мусаси» и крейсер «Мацусима». Англичане также сообщали, что по имеющимся сведениям, русский броненосный крейсер сильно поврежден попаданием тридцатидвухсантиметрового снаряда, выпущенного орудием крейсера «Мацусима» и, возможно, уже не сможет участвовать в дальнейших боях без капитального ремонта. Кроме того, «Таймс» посвятила большую статью голоду в России. Немного упомянув о вымерших от голода деревень и страданий несчастных крестьян, остальную часть статьи английский корреспондент посвятил неуклюжим попыткам российской продажной бюрократии имитировать оказание помощи и связанным с ними вакханалии наживы и подкупов. Написано было живо и убедительно, но описание ситуации в сплошном черном цвете вызывало явное недоверие. Анжу, хмыкнув, отложил английскую и взял французскую газету. Статья в «Журналь дю маритим» приводила несколько отличающуюся версию событий о бое у берегов Японии. Оказывается, в момент обнаружения японским отрядом команда крейсера-купца «Москва» как раз проводила досмотр задержанного судна с контрабандой. Поэтому развить сразу полную скорость корабль не мог, а потому не смог и уйти от японских боевых кораблей. В ходе боя на помощь вспомогательному крейсеру пришел броненосный крейсер «Адмирал Нахимов». Русские потеряли вспомогательный крейсер, японцы, в ходе боя, корветы «Ямато» и «Мусаси». Избитый огнем восьмидюймовой артиллерии крейсер «Мацусима» затонул во время возвращения в порт. Русские, подняв на борт шлюпки с Москвы и подобрав с воды японцев из команд корветов, беспрепятственно ушли во Владивосток. В общем, сведения были довольно противоречивые, но Анжу, подумав, вспомнив характеристики русских и японских кораблей, решил, что французская версия более правдоподобна. Прочитав еще парочку газет, он оставил их в кают-компании и, забрав письма, вернулся к себе в каюту.
В первую очередь он прочел письма из дома. Почитал, поностальгировал, вспоминая родных. Отложил, дав самому себе слово сегодня же ответить. И распечатал обклеенный марками конверт с надписями на английском и русском — письмо от Володи Трубецкого из Ванкувера.
«Приветствую тебя, друг мой Петр, — писал князь. — Ты сейчас, как я полагаю, вместе со всей второй эскадрой готовишься отправиться на помощь нам, сибирякам. А когда получишь сию эпистолу, то верно будешь уже на полпути к Владивостоку... Что касается меня , то я побывал в Берлине, проехал по Рейну и на целых два дня застрял в Париже. Город мне не понравился, но не могу не отметить, что столица Франции идет в ногу с прогрессом. Ныне ее бульвары освещаются электрическими фонарями, изобретенными нашим соотечественником Яблочковым. Свет они дают чрезвычайно яркий, но сильно утомляющий глаза из-за мерцания электрической дуги. Осмотрев по возможности парижские музеи и достопримечательности, я запасся билетом прямого сообщения Париж — Владивосток. Это обошлось мне почти в шестьсот рублей из коих только две трети оплатило родное наше военно-морское ведомство. Но имея на руках этот билет, я получил места первого класса при переходе через Атлантический и Тихий океаны с полным продовольствием в пути, и билет со спальным местом из Нью-Йорка в Ванкувер. К этому времени недавно отстроенная канадская трансконтинентальная дорога открыла движение, и компания Кука предоставляла особо льготные условия проезда. На трансатлантический пароход (я выбрал американское судно, ибо как ты знаешь, не очень доверяю англичанам) я должен был сесть в Саутгемптоне. В Англию выехал с расчетом пробыть в Лондоне трое суток. Приехал туда в субботу и, остановившись в довольно мрачной гостинице «Гровенор-отель, почувствовал такую скуку, что чуть не сбежал обратно в Париж. Лондон, как выяснилось, в воскресные и субботние дни, особенно мрачен: все театры и развлекательные учреждения закрыты, и я положительно не знал, куда деваться. Утешало лишь, что прожил я в гостинице всего несколько дней…
В Саутгемптоне я попал на один из лучших пассажирских судов — «Нью-Йорк», вдесять тысяч тонн водоизмещения и с полным ходом в девятнадцать узлов. Переход через Атлантику прошел благополучно. Не штормило, и к концу путешествия, как это обыкновенно бывает при продолжительных морских переходах, большинство пассажиров между собой перезнакомились и даже подружились. Отчего в Нью-Йорке многим мом спутникам даже не хотелось покидать пароход. На берегу нас ожидали обычные, как говорят, американские таможенные мытарства. Под впечатлением от которых, я решился отправить свои вещи запломбированными до канадской границы, не желая уплачивать пошлины за купленные мной в Лондоне вещи. В Нью-Йорке я пробыл три дня в страшнейшую жару. Но мое положение облегчалось тем, что я жил в гостинице с ванной в каждом номере, которой я и пользовался несколько раз в день... До переезда в Канаду я провел у самой ее границы двадцать четыре часа на знаменитом Ниагарском водопаде… На канадской границе меня ожидали испытания, причиной которых был мой багаж. На маленькой пограничной станции Торонто мне объявили, что поезд на Ванкувер уходит через час, а моего багажа на вокзале нет. Между тем, по моему расчету, я должен был приехать в Ванкувер лишь вечером, накануне отплытия моего парохода. Застрять там на три недели мне очень не хотелось, тем более что денег и времени на прибытие к месту службы у меня было уже в обрез. Оставив свой ручной багаж на вокзале, я бросился в город на таможню, которая находилась довольно далеко от вокзала. К счастью, меня спас местный кучер, который за крупное вознаграждение взялся провезти меня вскачь в таможню и доставить оттуда на вокзал мои сундуки. Я взгромоздился на козлы его подводы, и мы понеслись по улицам маленького города на противоположный его конец. Я быстро покончил с таможенными формальностями, причем убедился, что в Канаде гораздо удобнее говорить по-французски. На этом языке говорит до сих пор значительная часть населения, не питающая больших симпатий к англичанам, в особенности к британскому официальному миру. Благодаря своему французскому я не только успел попасть на поезд, но и выручил свой багаж и даже заплатил кучеру меньше, чем мы договаривались сначала… Почти пять дней пути проходят по канадской железной дороге довольно монотонно; пустынные местности, по которым вы проезжаете, покрыты по большей части обгорелым лесом; все верхушки деревьев напоминают бывшие в употреблении спички. Зато по вечерам вас поражает красивое зрелище лесных пожаров
Поезд прибыл на конечную станцию вовремя, а пароход на Владивосток отправляется, как выяснилось, только вечером следующего дня. Поэтому я решил использовать свободное время на сочинение посланий тебе, Диме и родным. Надеюсь, письмо сумеет попасть к тебе ранее, чем вторая эскадра прибудет на Дальний Восток, и мы сможем встретиться воочию. Чего жду с нетерпением, не меньшим, чем желание оказаться наконец на палубе шхуны…»
— Черт побери, неплохое получилось путешествие у Атоса, — Анжу невольно выразил свое восхищение вслух. Потом достал карманный атлас и попробовал посчитать, насколько быстрее Трубецкой доехал через полмира железной дорогой и морем, чем сухопутным путем на лошадях через Сибирь. По его расчетам получилось, что князь сэкономил минимум два месяца…