Удар судьбы
Шрифт:
Возблагодарив Господа, перекрестились и беглецы. Священник прочел каноны за здравие и за упокой, и друзья встали в очередь за свечками. Лешка исподтишка рассматривал собравшихся — все они производили на него впечатление чрезвычайно добрых и благонравных людей, да и вообще — атмосфера в храме стояла самая благостная, и юноша пожалел, что раньше, еще у себя, так редко захаживал в церковь. Хорошо хоть вот здесь зашел… И словно бы повеяло чем-то родным и до боли знакомым!
Выйдя из дверей храма после вечерни, друзья с просветленными лицами остановились у паперти. Церковь — храм Святой Софии — стояла на пологом холме, с которого открывался изумительный вид на всю округу. Солнце уже опустилось за далекие горы, но
— Эй, уважаемый, — Владос задержал какого-то старичка. — Мы — паломники, возвращаемся из Святой Земли. Не подскажешь ли, где нам отыскать недорогой постоялый двор?
— Паломники?! — старичок улыбнулся, кивнул. — Святое дело! А правда ли говорят, что безбожные турки не чинят никаких препятствий тем, кто идет поклониться Гробу Господню?
— В общем-то, не чинят, — кивнул Георгий. — Хотя случается всякое. — Так что насчет постоялого двора?
Вместо ответа старичок пристально оглядел друзей и принялся дотошно расспрашивать их о роде занятий и родственниках.
— Ну, я вижу, вы люди почтенные, — наконец резюмировал он. — Но, видно, придется вас огорчить — по морю до Константинополя вы сейчас не доберетесь — не сезон, а по суше — не советую. Сами знаете — турки.
— Да уж знаем.
— Правда, случайно может зайти какое-нибудь одинокое судно. Надо следить. Есть у меня один знакомый в порту…
— Так где бы нам сегодня переночевать, дедушка? — напомнил Владос.
В ответ старичок лишь прищурился и поинтересовался, какими средствами располагают его новые знакомцы.
— А какие здесь цены?
— Недешевые! Нет, думаю, вам совсем не стоит связываться с постоялыми дворами. Поверьте мне, их хозяева такие выжиги… Тем более вам придется ждать корабля до самой весны.
— Так что же ты нам посоветуешь, добрый человек?
Старичок снова обвел всех взглядом и улыбнулся:
— А ведь можно не только прожить до весны, но и хорошо заработать!
— Да что ты говоришь? — переглянулись приятели. — И каким же образом?
— Я — староста причта церкви Святой Софии, — старичок наконец соизволил представиться. — Зовут меня Николай, Николай Скадос, и у меня есть неплохая работа для достойных людей. Ну — и жилье, разумеется.
— Ну и что же нам придется делать? — недоверчиво поинтересовался Владос. — Надеюсь, ничего предосудительного?
— О, что вы, что вы, — Николай замахал руками. — Так, кое-что привезти, отвезти… Короче говоря, будете возить кирпичи. Надеюсь, лошадьми править умеете?
— Да у меня на мотоцикл права и на грузовик скоро будут! — обиделся Лешка.
— Ваш друг не ромей? Ах да — русский. Но, видно сразу — человек достойный.
— Вы, Николай, тоже вроде бы ничего.
Старичок улыбнулся:
— Ну, так что? Согласны?
Друзья немного подумали и, договорившись об оплате, ударили по рукам. Сделку не обмывали — все ж таки стоял предрождественский пост — тем не менее настроение у всех троих парней было приподнятое. Ну, еще бы! Теперь-то жить можно — и корабля дождутся, и денег подзаработают, так, что, наверное, можно будет сразу же и осуществить перевод в Кафу. Эх, и повезло же им нынче! Ну, просто какая-то счастливая полоса настала! И давно пора бы!
Старик Николай не обманул — работа и в самом деле оказалась неплохая: нужно было возить кирпичи из загородной деревни, где располагалась мастерская некоего мрачного бородатого субъекта по имени Аристарх, на задворье у церкви Святой Софии. Возили вдвоем — Владос и Лешка, потом, уже втроем, быстренько разгружали — и Георгий, тщательно пересчитав привезенные изделия, отправлялся с докладом к «деду Николаю», как приятели
Такая вот была работа. Жили приятели в небольшой каморке при церкви — довольно-таки уютной и теплой. Помещалось три узеньких ложа, застланных верблюжьими одеялами, небольшой стол, полочка, обитый медью сундук для вещей.
Трапезунд Лешке понравился — ничего не скажешь, красивый был город, да и за городом глаз нельзя было отвести от синих гор, зеленых и темно-голубых виноградников, желтых оливковых рощ. И это сейчас, зимой! Каково же будет летом? Правил городом — и всей империей, вернее, ее остатками — император Великий Комнин, которого редко кто видел и, такое впечатление, мало кто уважал, в отличие от предыдущего императора Мануила. На базаре открыто шептались, что Великий Комнин панически боится турок, впрочем, турок здесь все боялись. С другой стороны, на взгляд всех трех приятелей, император отличался гуманностью — не производил никаких публичных казней, никого не пытал, не бросал в тюрьмы, и указы его громко не зачитывали на площадях глашатаи. Правил незаметно, тихо, так, что иногда казалось, что в империи и вовсе никакой власти не было. И, говорят, пьянствовал. Но город все же был чудесен! И Лешка все чаще подумывал даже, что не стоит ехать в далекий Константинополь — а пожить здесь. Подкопить деньжат, нанять людей да двинуть на Русь — искать Черное болото. Неплохой, вполне приемлемый план.
Владос и Георгий — другое, они ведь были ромеи, и во всем мире для них имелся лишь один город — Константинополь. А Трапезунд — красивейший, чудеснейший Трапезунд — оба, не сговариваясь, презрительно именовали нищей провинциальной деревней.
Ну, что и говорить — каждому свое.
В свободное время, по вечерам и церковным праздникам, Георгий истово молился, а Владос с Лешкой открыто тосковали — дед Николай одним из условий поставил то, чтоб ребята ни с кем не общались, не заводили друзей-приятелей, дескать — это одна лишь помеха в работе и строительных делах. Мол, потерпите, парни, до весны-то не так и много осталось. Парни, конечно, терпели — больно уж условия были выгодными — но все ж тосковали, тосковали. О чем вообще может тосковать молодежь? По компаниям друзей, по посиделкам с песнями и танцами, по девчонкам. Да-да, по девчонкам! Природа брала свое, и странно бы было иначе. Иное дело — Георгий, тот истово верил и молился — вот и все развлечения. Впрочем, судя по довольному виду, парню этого хватало вполне. Ну, кому что…
И, конечно же, парни не выдержали. Первым задал провокационный вопрос Владос — они как раз остановили повозку на перекрестке — пропускали возвращавшийся со службы отряд ночной стражи. Чеканя шаг, шли тяжеловооруженные панцирники – акриты, крупные чешуйки из брони ярко блестели в лучах зимнего солнца, над шлемами покачивались плюмажи из страусиных перьев, угрожающе торчали короткие копья.
— Глянь-ка во-он туда! — воскликнул вдруг Владос. — Ну что за красивая девчонка!
— Рыжая? — Лешка присмотрелся.
— Нет. Та, что с ней рядом.
— Ах, эта… Да она, кажется, толстая!
— Сам ты толстый. Вот, что, Алексий, — пропустив воинов, грек тронул поводья и, оглянувшись по сторонам, зачем-то понизил голос: — А не гульнуть ли нам немного? Так сказать, согрешить! Пост-то, чай, давно кончился.
— А, пожалуй! — с готовностью откликнулся Лешка. — Только вот как? Боюсь, старик прознает. Мне почему-то кажется, что церковный сторож ему о нас стучит.
— Стучит?!
— Ну, докладывает.