Удар змеи
Шрифт:
– Припозднился вечор боярин наш, - со снисходительной усмешкой пояснил холоп.
– Велел не беспокоить. Весь в трудах праведных кормилец наш, в кои веки отдохнуть соизволил.
– Звать тебя как, пустобрех?
– Поведение слуги Звереву нравилось все меньше и меньше. Ровно не с князем тот разговаривал, а с попрошайкой уличным.
– Давно при доме?
– Годиславом крестили, княже… - Улыбка мальчишки исчезла. Безошибочный инстинкт прирожденной дворняги подсказал ему, что ссора с гостем может оказаться крайне неприятной по последствиям.
–
– Ну, долго он бока отлеживать не станет, - прикинул Андрей.
– Слушай меня внимательно, Годислав. Как боярин глаза откроет, так немедля ему скажи, что я поутру наведался. Коли не встретил, пусть теперь сам меня навещает. До полудня не появится, опечалюсь.
– Нехорошо получается, княже, - льстиво заюлил мальчишка.
– Дом навестить, да хоть чаши медовой не выпить, хлеба не переломить. Обидишь боярина нашего. Иван Юрьевич всякого гостя привечать велел, каждого в трапезную привесть, накормить, напоить досыта. Не побрезгуй столом нашим, княже, не повертай с порога.
Зверев несколько секунд колебался, потом согласно кивнул. Не столько из желания угоститься, сколько из жалости к скакуну. Только расседлали - и вдруг опять взнуздывать начнут. Пусть отдохнет немного.
– Я провожу… - Чутье Годислава находилось, похоже, на уровне телепатии.
– Не нужно, я тут не впервые, - отмахнулся Зверев.
– Глянь лучше, не поднялся ли боярин. Коли человек вставать рано привык, он и отдыхая засветло подымется.
– О чем доложить Иван Юрьевичу?
– осторожно поинтересовался холоп.
– Скажи, князь Сакульский его дожидается.
Мальчишка, кивнув, шмыгнул вверх по лестнице, Андрей же знакомым путем дошел до трапезной, спустился в широкий зал. Здесь было непривычно чисто и тихо. Обычно князь навещал это место во время пиров братчины - когда столы ломились от яств, напитков и хмеля, когда гости шумно предавались воспоминаниям, спорили, обсуждали планы. А иные, устав, засыпали прямо здесь, на лавках и полатях у стены, чтобы потом, проснувшись, снова включиться в общий пир. Теперь же случайных гостей дожидались лишь чаши с квашеной капустой, солеными грибами, мочеными яблоками да еще несколько закрытых крышками горшков. Видимо, с кашей. В кувшинах, судя по запаху, доходил до кондиции квас из репы.
Есть Андрею не хотелось - но пару моченых яблок он все же прихватил, прошел вдоль стола, налил в глиняную кружку пенного светло-желтого кваса, двинулся дальше и уселся во главе стола. На этом краю было пусто. Дворня не предполагала, что кто-то из пришедших посмеет занять почетное место.
Промочив горло, Зверев не спеша съел яблоки, допил квас. Покачался на стуле, пару раз зевнул, хорошенько потянулся. Снова прошелся вдоль стола и вернулся назад еще с парой яблок. Умял и их, после чего поднялся, решив, что ждал вполне достаточно. Вот тут-то в коридоре и послышались тяжелые шаги…
– А-а, и правда ты, побратим… - Иван Юрьевич широко и сладко зевнул и снял ладонь с головы мальчишки: - Вина и ветчины принеси, Годислав. Негоже почетного гостя квасом и репой привечать. Беги…
Прежде чем холоп сорвался с места, боярин успел отвесить ему подзатыльник, но никакой злости в этом не было. Даже некоторое поощрение.
– Видал, какой пострел?
– подмигнул Андрею дьяк Кошкин, прошел во главу стола, прихватив по дороге кувшин с квасом, и плюхнулся рядом с гостем. Жадно отпив через край несколько больших глотков, снова сладко зевнул: - Здрав будь, друже… Быстро же ты обернулся, однако.
– Ты о чем?
– искренне удивился Андрей.
– Али привиделось что? Ох, не надо было будить. Не велел я ничего такого! Спал бы и спал, пока не надоест. Опосля бы увиделись.
– Да ладно, - отмахнулся боярин Кошкин, снова широко зевнув.
– Ну, сказывай, друже. Откель узнал столь скоро, чего испросить для него желаешь?
– Для кого?
– не понял Зверев.
– Для князя Михайло Воротынского, само собой, - пожал плечами дьяк Разбойного приказа.
– Ты же из-за него пришел.
Это был не вопрос, а утверждение, и Андрей насторожился:
– А что с князем?
– В ссылку отправлен ноне, за измену и заговор супротив государя.
– Не может быть!
– Отчего не может?
– вскинул брови Иван Юрьевич.
– Сам признался. И в заговоре, и в желании престол занять. И каяться, хочу заметить, отказался.
– Не может быть!
– мотнул головой Зверев.
– Он же!.. Как Иоанн при смерти лежал, никто из бояр родовитых, кроме Михайло Воротынского, на сторону царя не встал, ты помнишь? Сражался завсегда храбро, меня из новиков в бояре по его поручительству записали. Не мог он изменить! Никак не мог! Его, наверное, пытали? Точно пытали! На дыбе, да еще под железом каленым еще и не в том признаешься!
– Окстись, Андрей Васильевич!
– отмахнулся дьяк.
– В уме ли ты, друже? Михайло Воротынский род свой напрямую от Рюрика ведет, князь одной из трех ветвей знатнейших! Коли, не приведи Господь, с государем и братом его князем Старицким беда случится, Воротынские на стол царский права свои заявят. Кто же человека такого на дыбу тащить посмеет?
– И то верно, это да… - Зверев понял, что сильно погорячился.
– Прости, Иван Юрьевич. Это я в детстве Солженицына перечитался. Глупость сморозил.
– Ну, без дыбы в следствии моем не обошлось, - покаялся и боярин Кошкин.
– Смердов иных и холопов с пристрастием расспросить понадобилось. Тех, кои письма и вести изустные меж заговорщиков носили.
– Курбский?
– тут же предположил Андрей.
– Тебе, княже, нечто тайное ведомо?
– навострил уши побратим.
– Урод, предатель и подонок, - кратко и с чувством охарактеризовал самого известного русского Иуду Зверев.
– Откель ведаешь?
– жадно облизнул губы дьяк и даже качнулся вперед.