Удар
Шрифт:
Марсель Шёнфельд: Мы, потцловцы, совсем другие, мы, потцловцы, мы весёлые.
Эксперт: Клика господина Шёнфельда много пила, это тоже не нравилось Маринусу. Он не хотел пить вместе с ними.
Марсель Шёнфельд: Маринус ходил в школу для чокнутых.
Эксперт: У Маринуса были дефекты речи и, кроме того, он шепелявил. Господин Шёнфельд никогда не критиковал его и не передразнивал. В конечном счёте, он и сам какое-то время посещал занятия в логопедической школе. У него не сложилось впечатление, чтобы кто-то другой в деревне дразнил бы его. Затем, в начале года, Шёберли перебрались в Герсвальде.
Марсель Шёнфельд: Они были отрезаны от всех.
Юрген Шёнфельд: И что же Вы полагаете, что за водоворот был здесь, в Потцлове в 60-ые. Вон там, по соседству, был ресторан,
Биргит Шёберль: У меня никаких особенных контактов в деревне не было, у меня нет. Потом я познакомилась с некоторыми людьми через компанию по трудоустройству. Да, там вот мы переехали. Мальчишки тут же начали срывать наш почтовый ящик. И окна разбивали, и вообще. Я одиночка, мне никто не нужен, у меня есть чем заняться. Если я была у себя на земельном участке, я чувствовала себя там дома. Если я была на полисаднике. Я здоровалась с людьми, по именам я их не знала. Я выходила только в кооператив, говорила там «добрый день» и считала, что исполнила всё необходимое. Потцловцы, они живут в своём собственном мире. Мы были привлечёнными к нему. Детям тоже понадобилось много времени, пока они признали Маринуса. Маттиас Мухов, он был с ним до конца. Это, это не было подражанием или подобием. Но, когда я вижу отца семейства Шёнфельд, который усаживается здесь и говорит: мы не убийцы. — А кто же вы тогда? Кто же вы? Вы, конечно же, убийцы. Ведь это же вы вырастили таких детей.
Ютта Шёнфельд: 1994 год, год, когда мы прибыли в Потцлов… Тяжело, я никак не могла здесь освоиться. Потому что до того мы жили в Пренцлау, а теперь вот оказаться в деревне. Я всё равно здесь ни к кому не ходила, даже в супермаркет, была практически здесь, во дворе (усадьбе). Вот так я и была с Марко и Марселем в этой деревне, где мы никого не знали. Марко так и не смог здесь освоиться. Марсель, тот — да, а Марко — нет.
Марко Шёнфельд: Моя мать работала поварихой, часто и по субботам и по воскресеньям. Ребёнком я часто был у дедушки и сидел с ним на тракторе. На него можно было положиться, он был надёжный человек. Когда я сплю, я, наверное, выгляжу точно так же, как бабушка Амми, когда она умерла. А так я больше едва ли что помню из прежних времён. В 16 лет я приехал в Гютерфельде. Подготовительный год обучения, был более года там. Но потом я сорвался, по недоразумению избил мастера. Он был пьян. Не мог вообще ничего вспомнить. На следующий день пришёл на работу, а они мне сказали: Можешь сейчас же отправляться домой, ты исключён.
Эксперт: Господин Марко Шёнфельд уже неоднократно привлекался к уголовно-правовой ответственности. В справке федерального центрального регистра от 12.01.2001 мы находим 17 записей. При этом в основном это были кражи, езда без водительских прав. Наряду с этим, нарушение мира и покоя в доме, повреждение и порча вещей, обман, вымогательство, патологическое опьянение и телесные повреждения. Марко Шёнфельд после неоднократных предупреждений был приговорён в 1999 году к трём годам без права на условное освобождение и 3 июля 2002 года был освобождён из-под стражи, за девять дней до убийства в Потцлове. Спустя четыре недели господин Шёнфельд ворует автомобиль, при этом он насильственно выталкивает из машины её владельца. На этой машине Марко Шёнфельд едет в Пренцлау. Вместе с двумя сопровождающими он случайно встретил чёрного африканца Нейла Даухайта и без всякой видимой причины избил его
Юрген Шёнфельд: Марко ещё никогда не лгал. Если что-нибудь натворил, то по нему это сразу видно. Это несомненно. Это я могу утверждать стопроцентно, то, что Марко был честным и такой сейчас остаётся. Мы воспитывали его в отрицании насилия. У нас никто никогда не бил в ответ (не давал сдачи). Марко никогда, по крайней мере, когда он был трезв. Марко сейчас — это кто-то, кто бьёт в ответ. По пьяни. А так он милейший человек, как говорит он сам, милейший человек.
Ютта Шёнфельд: Марко ехал на велосипеде. Навстречу ему вышли семь или восемь человек. Они избили его. Потом они вытащили из озера мёртвого угря и завязали его Марко на шею, потом погнали его в воду. Потом он должен был раздеться, снова навесить угря, голым присесть перед ним на корточках и должен был дрочить. Они же горланили во всё горло.
Если бы он этого не сделал, тогда… Он вынужден был сделать. Это было своего рода приветствие для нашего Марко здесь. Добро пожаловать в Потцлов. Это было в 1994 году, ему было 14. но он нам об этом не рассказал, он всё это переваривал в себе. Мне он сказал об этом два года спустя. Мы оба сидели на кухне. И он сидел здесь тоже такой подавленный. Я говорю ему, Марко, дружище, а ведь что-то с тобой произошло. Да, сказал он, но я не хочу об этом говорить, мама. — Ну, давай же, скажи, потом он выпил рюмку и, наконец-то, выложил это. Да, потом он заплакал. Марко, почему ты не пришёл с этим раньше, мы могли бы заявить на них. Я обняла его, но Марко таков, что не хочет позволить себе прижаться и проявить слабость. Он выстроил себе стену, за которую никого не впускает.
Юрген Шёнфельд: Мой отец — незадолго до того, как он умер, мы сидели вот здесь. И тогда мой отец рассказал это, о второй мировой войне, которую он пережил ребёнком. И как потом пришли русские. Входит в дом один русский. Хочет забрать часы у моего дедушки. Русские тогда повсюду и у всех отбирали часы. Но дедушка сказал, что не отдаст, они попытались тогда сорвать с него часы. Но он сопротивлялся и не дал их вырвать, и тогда они их обоих повесили. Моего дедушку и мою бабушку. А он, мой отец, должен был смотреть на это. У него на глазах. Да. Незадолго до конца войны. После войны всё было восстановлено, усадьбы, хозяйства, здесь в Потцлове. Это было уже где-то в 1960. Сначала это были крестьяне-единоличники, затем были образованы объединения по типу 1, это значило, что крестьяне-единоличники объединились в одну группу. И тогда каждый помогал другому, ну, а после этого произошло отчуждение собственности. Тогда стали забирать коров из коровников, и лошадей, и всё, и из всего этого сделали кооператив. Мы должны были подписать, сколько голов крупного рогатого скота было передано. И потом это стало называться народным достоянием, то есть принадлежать всем. Это было только переписывание того, чего мы больше уже не имели. У нас не было никакой скотины в коровнике, кроме одной свиньи на убой, и это было всё. Как можно было сопротивляться этому? Ненависть накапливалась в душе моего отца. Он старался скрыть её, особенно от меня. Никогда он не говорил об этом. Никогда.
Следователь: Допрос Марселя Шёнфельда. Что произошло после того, как Вы прыгнули на голову Маринуса Шёберля?
Марсель Шёнфельд: Мой брат начал тогда кричать: — Чёрт возьми, мы его прикончили. — Он говорил также о том, что мы должны его закопать. У входа по направлению к выгребной яме с навозной жижей справа стояла лапатня без рукоятки.
Следователь: Почему вы не оповестили врача и полицию?
Марсель Шёнфельд: Я очень боялся своего брата Марко и Себастьяна Финка. Они бы избили меня до полусмерти. Кроме того, я опасался наказания, так как я чувствовал себя совиновным (соучастником).
Следователь: Упреждение: Ваши объяснения по поводу нанесённых Маринусу повреждений и по отношению к другим высказываниям кажутся недостоверными. Не хотите ли вы пересмотреть Ваши высказывания в этом отношении?
Марсель Шёнфельд: Вы правы. После того, как я обеими ногами прыгнул на голову Маринуса, он ещё хрипел и был ещё слегка в сознании. Марко тогда закричал, что нам нет необходимости звонить врачу, теперь мы должны его в самом деле укокошить.
Следователь: Вы все трое были с этим согласны?