Удавка для бессмертных
Шрифт:
– В каком смысле – конец? – не выдерживает Ева затянувшегося молчания и растерянного взгляда Далилы.
– Я не хочу родить свою мамочку, только не это! Я должна остаться девственницей, тогда я не забеременею! Разве вы не понимаете? Она будет уменьшаться, уменьшаться, – Су опускает вниз напряженную ладонь, – пока не станет беззащитной и крошечной, пока не войдет в меня. Это проклятие, и я не знаю, как его снять! У меня ничего не было с мужчинами, у меня ничего не было с вашим сыном, я не занимаюсь сексом, потому что я не должна забеременеть и родить мамочку Веру. Хотя, может быть, это и не очень честно с моей стороны, – Су устало садится на стул спинкой вперед, – она же меня родила, выходила.
– Почему мне так везет в жизни с принципиальными девственницами? – бормочет Далила, вставая. – Откуда ты знаешь, может быть, ты родишь папочку? – повышает она голос.
– У
– Стоп! – перебивает намечающуюся ссору Ева. – Я правильно поняла: ты хочешь навсегда остаться девственницей, чтобы не родить свою мамочку?
– Правильно!
– Так. Этот вопрос мы выяснили. Тебе показалось, что она уже готова к новой жизни, поэтому ты сбежала из дома, чтобы находиться подальше от нее. А Илию ты выбрала, потому что он еще подросток, любой другой мужчина, позвонивший по твоему объявлению, быстренько тебя попробует и не будет долго думать, насколько девственность важна для твоего будущего.
– Неправильно! – кричит Су. – Я не выбирала. Это он меня выбрал!
– Прекрасно, – Ева все еще спокойна, – теперь ты, сыночек. Скажи, почему тебе взбрело в голову в течение месяца искать по объявлениям платную девочку, а потом, счастливо обнаружив самый прекрасный вариант из всех, привести ее домой и успокоиться при полном отсутствии сексуальных услуг?
– Она же сказала! Какие услуги? Ей нужно остаться девственницей! – в голосе Илии слышна угроза. – Я думал, что ты меня понимаешь. Далила ведь тупая, она зашорена своим профессиональным рвением, а ты всегда слушала сердцем! Что ты хочешь узнать? Почему я ее привел? Потому что ей нужна помощь, как никому другому. Она врет?! Я тебя умоляю, ты не знаешь, что такое ложь! Плохо я вас воспитывал, мамочки. Не врал, так, скрывал кое-что, не крал, так, подслушивал иногда сны. Я люблю ваших детей, а вы не можете понять, когда человеку нужна помощь! Что бы я ни сказал, это будет фантастическим бредом, потому что я могу или сказать правду, или послать вас подальше, поругавшись, как это полагается в моем возрасте. Все! Я ее привел! Попробуйте троньте ее, и вы меня больше не увидите.
– А теперь мы все расходимся спать, – встает Ева. – Никто ее не тронет. Прости меня, Илия, если хочешь. Я не сделаю тебе зла. Более того, я тебе верю. Я сегодня Далиле не верю, а верю тебе. Далила, все это – не уголовная психопатология. Просто дети в беде.
– Я хочу, – оглядывается Илия, пропустив Су в дверях.
– Чего ты хочешь? – спрашивает Ева, стоя у окна и не поворачиваясь.
– Я хочу тебя простить.
– Я тоже хочу тебя простить. Ты повысил на меня голос и даже угрожал расставанием. Сколько у тебя будет девочек, которым нужна помощь? А сколько у тебя буду я? До первой заблудившейся пули, до слишком длинного перерыва в ударах сердца? Может быть, родная мать должна прощать угрозы и крик. А я не должна. Я никому ничего не должна.
– Скажи Далиле, чтобы вывезла детей. Будет много крови, – по-мужски сообщает напоследок Илия.
– Слышала? – спрашивает Ева Далилу, когда дверь закрылась. – Собирай вещи.
– Почему? Зачем? – бледнеет Далила.
– Тебе перечислить все мои проблемы по работе? Я хотела отправить вас завтра. Но раз он сказал, уезжать нужно срочно. Какая температура у Евы-маленькой?
– Нормальная, – бормочет Далила, – подожди, я ничего не понимаю, ты же сама вызвала охрану, а теперь уезжать?
– Собирай вещи тихо. Мне нужно поработать с Январем. Когда провожу его, я тебе помогу. Знаешь, где можно спрятаться? Я не верю в программы охраны свидетелей.
– Знаю. Один мужчина – курортный роман – давно зовет приехать. Он главный врач в санатории в Латвии. Приеду с тремя детьми, проверю его чувства на прочность.
– А я не сплю, – в дверь просовывается мордочка Кеши, – я хотел спросить, в этой Латвии есть снег? Лыжи брать?
Ева берет телефон и звонит охраннику, чтобы он осмотрел ее машину. Ответа нет. Трех секунд после шестого зуммера ей хватает, чтобы почувствовать опасность и продумать поведение.
– Лыжи я тебе привезу сама, – ерошит она русые волосы, – можешь одеться полностью за пятнадцать секунд?
– Запросто!
– Далила, охраны больше нет. Одевайся. Без паники. Они шуметь не будут: профессионалы. Рассвет – самое удобное время. Сколько у нас осталось до рассвета?
Через четыре минуты Ева осматривает напоследок всю свою семью. Илия и Сусанна держат по уснувшему малышу, Кеша нацепил на себя рюкзак, Далила трясется, спрятав руки в рукава пальто. Сама
– Ну что, – говорит она, приготовившись полностью, – дверь так просто не прострелят. Стойте за ней. Если все в порядке, я постучу. Звонить не буду, в «глазок» не смотреть. Если меня не будет больше, чем пятнадцать минут, идите к Январю, он сидит в моей комнате и ничего не знает. Пусть наберет мое имя в файле «работа» и вызовет отряд быстрого реагирования Службы. Скажите, что охрана убита. Скажите, что это бандитский налет. Все будет хорошо. – Ева повернулась и, прежде чем открыть дверь, глубоко вздохнула. Чуть наклонилась и коснулась рукоятки ножа на ноге. Прижала рукой кобуру с запасным пистолетом под мышкой. Запасная обойма в кармане. Далила кладет руку на ручку двери. Ева слышит слабый запах духов и совсем близко испуганный глаз, полуоткрытые сухие губы. Она бесшумно открывает замок и выскальзывает за дверь, быстро навалившись на нее спиной до щелчка.
Перед ней два входа в лифты, а за поворотом невидная отсюда лестница. Тишина. Ева нажимает кнопку лифта и под звук дернувшегося мотора, под жужжание быстро заходит за поворот, приготовив оружие. На ее площадке – никого. Теперь – самое трудное. Подойти к лестнице и за секунду посмотреть вверх и потом вниз. Или вниз и потом вверх? Сверху в неестественно ярком свете люминесцентных ламп на нее выплыли два лица, закрытые трикотажными масками. Двумя этажами выше. Ева выстрелила вверх и, почти не глядя, сразу же вниз. Вверху упал человек, второй отбежал и застучал обувью по ступенькам. Он побежал вверх. Снизу – ни звука. Открылась дверь вызванного лифта, Ева скользнула в него и нажала кнопку. Вверх на три этажа. Упершись руками и ногами в стены кабины, Ева карабкалась, пока не прислонилась спиной к потолку, щедро заплеванному застывшими комками жевательной резинки. Убегавший решил среагировать на движение лифта, он стрелял короткими очередями по закрытым дверям и вышил симметричный рисунок пулевыми отверстиями от середины дверей до пола. Когда дверь открылась, на него черным пауком сверху прыгнула Ева, примерившись ступней в лицо. Опешивший стрелок вцепился в оружие с таким неистовством, что даже, пробив после сильного удара ногой в голову высокое окно на лестничной клетке и вывалившись наружу с десятого этажа в сверкании осколков, он умер на асфальте, не выпуская автомат из застывших рук.
Ева нажала кнопку в лифте, отправив его вниз. Прислушалась. Снизу поднимался другой лифт – грузовой. Отправленный ею лифт изрешетили на уровне пятого этажа – по светящемуся табло. Из подъехавшего грузового вышла женщина с собачкой. Она осторожно подошла к разбитому окну, выглянула вниз, охнула и стала судорожно засовывать ключ в дверь квартиры рядом с окном. Ева посмотрела на часы. Прошло три минуты сорок секунд. Сейчас женщина вызовет милицию. Времени в обрез. Она подошла к открытому лифту, засунула перочинный ножик в прорезь, по которой ездит дверь, стукнула по нему ногой, вгоняя посильней. Расстегнула куртку и быстрыми взмахами вытаскивала веревку, намотанную на талии, чувствуя почти физически взгляд из «глазк» квартиры женщины с собачкой. Закрепляя конец веревки на батарее под окном, крикнула, что выходить из квартир опасно для жизни, вылезла из разбитого стекла, пропустив веревку в металлический захват на поясе. Устроившись на той стороне стены дома, закрыла глаза, медленно выдохнула и замерла, согнув ноги и держась за веревку руками. Она вспоминала, как стояли машины во дворе у подъезда и сколько их было. Присела два раза, не отрывая ступней от стены, на третье приседание вложила все силы в рывок, оттолкнулась ногами от стены, взлетела, стараясь не войти в штопор от ударившего в нее ветра. Одного взгляда вниз за угол хватило, чтобы оценить положение во дворе у подъезда. Отпустила немного веревку и припечаталась подошвами кроссовок чуть пониже разбитого окна. Закрыла глаза. Итак, кроме машин, которые она помнит, есть только одна незнакомая легковушка – грязный «Мерседес» неопределенного цвета. Фургонов нет. И на том спасибо. Значит, их не больше пяти человек. Если в группе есть главный, то не больше четырех. Главный не пойдет на ликвидацию. Он подождет в машине. Это – если они подъехали к подъезду. Но они не могли идти из соседнего двора в полной экипировке и в масках! Четверо. То есть уже двое. Поехали…