Удел безруких
Шрифт:
— Вы прямо как Ленин, — поляк в синем шерстяном костюме кривит губы. — Кто не с нами, тот против нас.
— Так Ленин был прав, — сенатор, летавший в молодости с авианосцев, пожимает плечами. — Потому-то и сверг thzarizm, потому-то и выиграл гражданскую войну. Мы обабились. И вот уже получили по морде тряпкой. Нет! Нам необходима разведка боем.
Поляк пожимает плечами. Спрашивает у референта:
— Моряки сообщили, сколько противник использовал торпед в залпе?
Референт сверяется с кожаной папочкой:
— Три АУГ получили по восемнадцать
И тогда поляк — прямо как есть, не сбрасывая великолепного синего пиджака, не тратя секунды на избавление от роскошных туфель крокодиловой кожи, разгоняется по палубе яхты навстречу ветру и прыгает в распахнутый алый восход, в розовую зарю, в холодные океанские валы; звенит на палубе стакан, выливается добрый джин. А поляк размашистыми гребками удаляется от яхты, совершенно не обращая внимания на встревоженные крики за спиной. И отточенный ум, вознесший Збигнева Бжезинского на самый верх, доставивший ему деньги, почет и восхищение, спасает поляка в очередной раз.
Семьдесят вторая торпеда, подводный робот в пластиковом корпусе, с плавниковым движителем — отчего все гидроакустики принимают его за большого тунца или там акулу — болтается под левым бортом яхты, в тени, чтобы не увидел вахтенный. Сейчас робот втягивает штангу наблюдательного комплекса; и где-то далеко к северо-западу, по морскому: “к норд-весту”, в рубке Алого Линкора его аватар, так и не выбравший себе ни флага, ни имени, качает головой с искренней грустью: а ведь не будь Маккейн фанатичным придурком, почему бы и не договориться?
Но тут же Алый Линкор и понимает: Маккейн только следствие. Там вся жизнь такая. Доллар в чужом кармане суть личное оскорбление. Украл этот самый доллар — сел в тюрьму. А украл железную дорогу — сел в Сенат.
Вот Маккейн и сел. В Сенат…
Потом аватар прикрывает глаза. Он сам и является линкором, нажимать кнопки ему никакой необходимости нет. Просто — сигнал достигает подводного робота, и тот плотнее прижимается под киль яхты, и срабатывает взрыватель.
Полторы тонны “морской смеси”, тротил-гексоген-алюминий. Защита больших артиллерийских кораблей рассчитана всего на половину такого заряда. Но здесь лишь яхта: ясеневые шпангоуты, обшивка из белого дуба. Боеголовка, способная встряхнуть авианосец, оторвать корму крейсеру, располовинить эсминец, поступает с яхтой, как с хомяком капля никотина: рвет в мелкие клочья.
Удача на стороне пана Збигнева. Через несколько часов его, контуженного близким взрывом, замечает патрульный самолет Четвертого Флота. Четвертый Флот идет с юга, тщательно вычистив подводную часть всех своих кораблей, присоединив совсем неплохие австралийские крейсера. С севера накатывается Седьмой Флот, японцы со своими якобы эсминцами авианосных размеров, южные корейцы с корветами береговой обороны и очень-очень высокой храбростью, вызывавшей уважение даже у отмороженных вьетнамских партизан.
А Третьего флота больше нет.
Нет, ну кое-что
И осталось от всего Третьего Флота четыре авианосца, покалеченных так, что лишь на слом: пока успели валы отключить, много где турбины разнесло. Пар высокого давления вырвался на волю и пожег электронику, расплавил уплотнения. Нет, авианосцы им придется новые строить. Уцелели с десяток судов обеспечения, сколько-то подводных лодок. Патрульные корветы, фрегаты противолодочной охраны — подводных дронов у меня там оказалось всего семьдесят два; ну да и так неплохо получилось.
Жаль только, что без потерь не обошлось. Наверное, можно было извернуться как-то изящнее. Ну там, сверхпрочные арамидные сетки всем на винты намотать, разлить по палубам радиоактивный фосфор, вызвать панику и покидание исправного корабля… Но, во-первых и в-главных, организовывать это все в одно лицо на полутора сотнях кораблей флота, разбросанных по Тихому Океану через добрые сто километров, и уложиться в сутки — кто считает, что легко, пусть сам и пробует. А второе, тоже немаловажное — здешние американцы совсем не пиндосы две тысячи двадцатых годов. Здесь противостояние с СССР еще во всю ширь, и на флоте люди крепкие. Пока хорошо не врежешь, не отвяжутся.
Я вон врезал — и то не отвязались.
Надо бы запись последней беседы двух сенаторов Горшкову послать, в благодарность за письмо-предупреждение. Так сказать, алаверды: от нашего стола вашему столу. Теперь это сложнее, надо мной сразу два спутника висят, большевицкий и буржуйский, в трогательном единении. То есть, на самом деле не висят, я же подвижный объект. А сопровождают. Насколько помню по прошлой жизни, для космонавтики восемьдесят второго года непростая задачка. Но решается высокоэллиптическими орбитами с переменным наклонением…
Беру тяжелую противоспутниковую ракету, сношу буржуйский агрегат. Потом узконаправленная передача на большевицкий аппарат, минут сорок. Успел спутник передать пакеты дальше по цепочке — молодец Губанов, или кто там сейчас главный конструктор вместо Королева. Не успел — обойдется советская разведка без подарков. А потом сношу и большевицкого наблюдателя. Ишь, уставились. Я, может, в плавках загорать буду. Или даже без.
Боже, как я хорош, как сильны мои…
Нет, что-то не идет. Не выговаривается.
Не складываются губы в улыбку!
Я выхожу на правое крыло мостика. Рассвет. Пологие валы как будто песчаные дюны, только не серые, а блестящие. Багровый шар вот-вот оторвется от воды. Молчать невозможно. Все сразу — и все через то самое место.
Я поднимаю голову и начинаю фразу шепотом, до крика голос поднимается сам; почему-то никакого внутреннего протеста не возникает.
— Мои крылья несут с быстротой урагана! Мое дыхание — смерть!
Что там, впереди? Четвертый Флот, Седьмой и сателлиты в составе НАТО?