Удел безруких
Шрифт:
— Михаил Сергеевич, вы проверили написанное здесь?
Округлый непроизвольно подобрался, попытавшись вытянуться, и Сэм вспомнил, что говорили его попутчики. В СССР каждый мужчина считает честью и долгом отслужить в армии. Округлый между тем кивнул; ни вопроса ни ответа Сэм, естественно, не понял, но интонации не оставляли никаких вариантов. Пришла новость, и Адмирал уточняет, в самом ли деле так.
Михаил Сергеевич повторил утвердительный кивок, еще и добавил:
— Именно так, из посольства шифровка, только что передали.
Тогда Адмирал хлопнул
— Да пускай теперь этот мальчишка пишет, что угодно. Да всем разрешить, пускай хоть пишут, хоть поют, хоть языком балета изъясняются. Твою же мать, вот это дожили. Бжезинский, Збигнев, просит политического убежища!
— Удавил бы, — без внешних эффектов буркнул Андропов. Громыко неприятно улыбнулся:
— Зачем тогда убежище давать? Убивать нельзя.
— И не будем убивать, — Андропов нацепил очки в черепаховой оправе. — Но гроб закопать обязаны. Инструкция.
— Разрешите, — вклинился Михаил Сергеевич. — Господин Бжезинский за свою жизнь обещает нам дать самые полные и подробные показания, как именно, чьими руками, а главное — в чьих интересах, был убит американский президент, Рональд Рейган.
Услышав знакомое имя, Сэм встрепенулся, и Андропов приказал:
— Переведите все. А то еще подумает, что это мы его ковбоя застрелили.
Переводчик в несколько фраз донес до Сэма суть происходящего, после чего американский беглец, не успев подумать, ляпнул единственное отлично выученное русское слово:
— Peezdetz…
— Во! — Горшков подпрыгнул на кресле. — Устами младенца!
— Так, — сказал мистер Черепах. — Посмеялись, и будет. Не Цветной бульвар. Михаил Сергеевич, это на вас. Доставка, самое главное — охрана. Капиталистам его прикончить весьма важно. Наверняка ведь из-под пули сбежал. Идите, занимайтесь. В секретариате прямо ссылайтесь на меня. Теперь Сэм. Пусть пишет сколько угодно, но если сомневается, что письмо доставят, пусть передает… — Андропов улыбнулся, — через любого из нас троих. Обеспечьте канал связи, Сергей Георгиевич.
— Есть, — Адмирал поднялся и поманил Сэма с переводчиком за собой. — Пойдем, Эйнштейн, работать надо.
Закрыв за ушедшими дверь, Андропов уселся в кресло. Снова снял очки, потер уставшие веки.
— Нет, ну надо же… Может, нам еще и Пола Маккартни пригласить, раз так? Чтобы наши не зазнавались.
Громыко посмотрел без улыбки:
— Между прочим, великолепная мысль. И пригласить. Но так, чтобы не мы ему, а капиталисты нам отсыпали миллионы золотом. На учения его привезти, на показ. Ведь учения мы не отменяем?
— Чертовы поляки. Два года подготовки, а теперь нет Варшавского Договора, новый пока не подписан, заново торговаться со всеми. И учения “Щит-82”, считай, насмарку… Нет, Андрей Андреевич, жаль учения отменять, столько усилий обесценится. Десантные можно провести по графику, а общевойсковые сдвинуть на осень. Как раз хлеба уберут.
— Вот что, — проговорил Громыко медленно, размышляя вслух. — Вот что. У нас по плану сначала ракетные учения, так?
— Да, из-за всей ситуации
— Передвинуть на четырнадцатое августа. Маккартни сказать прямо: есть возможность посмотреть все своими глазами. Допрос Бжезинского. Беглый физик. Старт ядерных ракет. Советские подводные лодки. Танковые армады в сжатых полях. Утренний Кабул. Концерты, фото на технике. Права на видеосъемку. Пускай платит нам за право это все видеть. Но так, чтобы все разом, пакетом. Чтобы не торговался: в столице пою, а в Мурманск не поеду. Или приезжает, или ну его к черту.
— Так и другие захотят. И сколько туда насуют шпионов!
— И отлично. Установить цену в зависимости от состава делегаций. Чем больше шпионов, тем больше золота пускай выложат. И попадет оно не к нашим завербованным подпольным богачам, а сразу в казну. Особенно, если не золотом брать, а лицензиями там всякими, технологиями, да хоть образцами.
Громыко поднял глаза к потолку, продолжил мечтательно:
— Кто у них там еще? Абба всякое, Бони-эм, еще кто-нибудь. И всем за ту же цену. Пусть ЦРУ за всех раскошеливается. У нас равноправие. Особенно для капиталистов и особенно в данном вопросе. И пусть пишут и снимают. Ну там, вплотную к технике фотографов так или иначе не подпустим, но для артиста же не заклепки главное, а чувства. Общее впечатление. Силуэт на башне танка с гитарой, на фоне закатного Солнца. Так и объяснять.
— А если не то напишут?
— После откровений Бжезинского? Мы же следующий вопрос про Кеннеди поднимем, обязательно.
Андропов повертел головой:
— Не так я это себе представлял. Как вам это вообще в голову пришло?
Громыко вздохнул:
— Сам не знаю. В седле посидел.
“…Посидел в седле настоящего степного коня. Оказывается, он маленький, куда меньше, чем у нас на ферме, зато способен семенить шагом день-два, и при том нести меня на спине. Красоту же Байкала передать словами невозможно. Мне обещали, что сделанные фотографии не задержат, и вы, надеюсь, их увидите.
Вообще отношения с booraty тут сложные, далекие от красивой картины, нарисованной официальными газетами. Впрочем, негосударственные газеты или радио тут просто невозможны, а потому на всякий вопрос имеется всегда два мнения: что пишут в газетах и что говорят. Однако, должен разочаровать наших стратегов из CIA — все противоречия мгновенно заканчиваются, стоит лишь объявить какого-либо внешнего врага. Тут все мгновенно становятся tovaristch до мозга костей, чрезвычайно расстраивая Хельсинскую Группу Правозащитников, которые считают всех оболваненными рабами режима. Я спросил, не допускают ли правозащитники мысли, что выбор людей может быть осознанным? Они же ответили, что sovetsky не могут выбирать, поскольку ничего иного не видят, всю жизнь проводя за колючей проволокой. Опасаясь вызвать спор о политике, в которой я понимаю вообще мало, а в здешней вовсе ничего, я сменил тему.