Удел безруких
Шрифт:
— Сергей… Ты со мной там был, на борту. Тебя тоже перепоясало этой красной заразой. Я-то, болван, анекдотики про Тамерлана рассказывал… Хихикал. Я думал: ну понятно, средневековый тиран, что еще он может приказать? У нас космос, у нас техника, у нас грамотность поголовная, у нас балет, мы самая читающая страна в мире, у нас же культура! А как пошли опергруппы с прокурорами по стране, как я ту культуру посмотрел вживую… Как люди терпят, сам удивляюсь. Или мы начнем — или без нас начнут! — Громыко сел на постели, оперевшись на красивые пластиковые ручки, отчеканил в полный голос:
—
— Про гусей не забывай, — поломал весь пафос адмирал. — Мне, знаешь ли, тоже сны снятся. И я на том седле посидел. Андреич, а тот парнишка, что стакан прихватил, что ему снится?
Громыко фыркнул:
— Он молодой. Теперь весь мир его. Ему задача, ему и удача. Тоже юморист-самоучка. Пускай старается…
Закашлялся и обсыпался в подушки, и доктор привычно растрепал на упавшем пижаму, и прямо по старым ожогам вложил заряд утюжков-дефибрилляторов.
На Горшкова медики очень уж нарочито не смотрели. Адмирал поднялся и вышел, живо припомнив, как нашаривал у пояса отсутствующее оружие тот сенатор, летавший с авианосцев и потом все-таки взорванный Алым Линкором.
— Так значит, или мы, — Горшков искривил губы в недоброй ухмылке, — или нас?
— Или нас подловят на той излучине, сеньор капитан. — Хосе опять показывал по карте спичкой. — Мое мнение, надо высаживаться и встречать их вот на этом холме. Как бы они круты ни оказались, но тут им не “Париж-Дакар”, и проехать можно лишь по долине, а с холмов она просматривается вся.
— Я бы заночевал, — подал голос еще один боец, — бросил машину вообще, форсировал реку позади нас и ушел пешком, южнее Рио-Гранде.
— Но за сутки мы подтянем больше сил.
— Даже за десять суток невозможно создать плотный кордон вдоль чилийской границы. Во-первых, нет столько людей, даже с пограничниками. Во-вторых, нет хорошей дороги вдоль границы, на мотоциклах полк не перевезти, а пешком не успеть. В-третьих, им всего-то надо на ту сторону, эта задачка намного проще нашей. Вырезать пост примерно посередине плеча между заставами, пока еще помощь прибежит — они уже в Чили.
— Пепе, что говорит штаб?
Радист убрал флягу с мате, вытер губы и ответил:
— Нашелся удалец из аэроклуба, взлетел на своей стрекозе. Говорит, вроде бы заметил движущуюся к границе машину, километрах в десяти на север от нас. Дорога сильно паршивая, им приходится фарами подсвечивать. Но мы опережаем их почти на столько же, так что перехватить шанс все-таки есть.
— Если этот хомбре не ошибся. И как он сядет? Облака по земле брюхом…
— Сеньоры, у нас много своих проблем. Приказываю: перехватываем этих. Просто потому, что на ночь глядя все туристы разбивают лагерь, да и туристов здесь кот наплакал. Что с транспортом?
Ответил здоровяк Эспозито:
— Тут рыбоводная ферма, продают билеты на ловлю форели внахлест. У них я взял пикап, именем закона. Денег-то мы на боевое задание не получали.
Капитан поморщился, но выбирать не приходилось. Глиссер шпарит по реке со скоростью мотоцикла, или даже быстрее. Только даже этот самый мотоцикл в нем не перевезешь, не говоря уж о большем.
Впрочем, спецназ и не артиллерия. Вон, у гринго в громадный С-130 всего лишь два джипа влезло.
— Грузимся. Выезжаем. Хорхе за руль, Эспозито за пулемет, Пепе как обычно. Сеньоры, воткнуть… Перо этим гринго — наш единственный шанс восстановить честь Аргентины в этой дурацкой Мальвинской войне!
Пикап выехал по скользкой гравийной полосе на север, и уже через полчаса осторожного движения капитан Джакино понял, что не ошиблись ни безбашенный пилот из аэроклуба, ни он сам: с востока подкатывался безусловно, “Ленд Ровер”, отличавшийся от гражданских машин откровенно торчащим на турели…
Твою же мать, крупнокалиберным пулеметом!
— К машине! — успел заорать капитан. — Обходим, прячемся, схема “куропатка”!
В пикап влетела очередь из “Браунинга”, убив Хорхе за рулем; Эспозито успел ответить из своего недопулемета, свалив гринго прямо на турель. Затем группа посыпалась через борт. Убитый Хорхе перевесил руль, и пикап резко свернул налево, опрокинулся поперек дорожки, создав баррикаду.
Англичане убрали тело, к “Браунингу” встал кто-то еще и быстро, буквально парой очередей, поджег пикап.
Капитан оказался справа, переполз по сырым камням. Англичане тоже разбегались, прячась между искривленных постоянным ветром “деревьев-флагов”. Вот щелкнула чья-то FARA — свои. А вот бухнул опять “Браунинг”.
Капитан высунулся чуть в стороне от камня: англичане были на фоне темного восточного горизонта, но и его группа не сильно выделялась, ведь закатное солнце полностью закрывали облака. Джакино терперь не мог это время суток. Ни темно, ни светло, проклятые сумерки — хотя спецназовцу такое время полагалось любить. Все, неудобное обычным людям, обученному бойцу на руку.
Капитан прополз еще немного и теперь очутился с фланга от разгоравшейся перестрелки. Двое англичан так и висели на избитом пулями “Лендровере”, к пулемету никто уже не лез. Миль с полутора “Браунинг” прижал бы к земле всех, но холмистая местность и пасмурный сумрак сказались: группы увидели друг дружку почти вплотную. Капитан посчитал огоньки: отвечали как будто четыре винтовки, судя по звуку как бы сыплющейся щебенки после каждого выстрела — М16.
Сколько англичан? Со слов уцелевших аэропортовых служащих, в том самолете прибыли меньше тридцати, но больше десяти. Тогда наиболее вероятно, взвод SAS, четыре патруля по четыре человека. Логично делится по восемь на каждую машину. Одна машина так и не вырвалась из аэропорта. Гринго прорывались по разным путям, и первая машина не могла подобрать раненых со второй, так что десять или больше тут вряд ли окажется. Принимаем за исходное число — восемь. Из них двое висят на разбитом пулемете, четверо скачут по мокрым камням где-то в окружающем вечернем полумраке. А еще двое? Отстали, умерли от ран во время погони, прорываются другим путем или просто обходят сейчас по флангам?