Удивительное путешествие Нильса Хольгерссона с дикими гусями по Швеции
Шрифт:
Меж тем мальчик услыхал, как на постоялом дворе старые стенные часы хрипло пробили одиннадцать. И он, разбудив коров, волов и лошадей, начал их отвязывать, чтобы отвести в сарай крестьянской усадьбы. Это отняло довольно много времени. Наконец все было готово, и животные длинной вереницей потянулись в усадьбу жадного хозяина, а мальчик указывал им путь.
За это время хозяин успел запереть сарай, и когда животные пришли туда, они оказались перед запертой дверью. Мальчик был обескуражен и сконфужен. Ну нет, он не допустит, чтобы скотина и лошади
Раздумывая, как это лучше сделать, он вдруг увидел, что по дороге идут две маленькие девочки. Вот они остановились перед постоялым двором.
— Ну, Бритта-Майя, — сказала одна, — хватит плакать! Наконец-то мы у постоялого двора. Нас, наверно, пустят сюда!
«Вот кто сможет мне помочь», — подумал мальчик и закричал:
— Нет, нет, и не вздумайте идти на постоялый двор! Ничего у вас не выйдет! А в этой крестьянской усадьбе гостей нет! Туда и идите!
Малютки отчетливо расслышали его слова, но не могли разглядеть в такой кромешной тьме, кто с ними говорит. Старшая из девочек тотчас ответила:
— В эту усадьбу мы идти не хотим! Здесь живут жадные и злые люди! Это из-за них мы ходим по дорогам с протянутой рукой.
— Может, оно и так, — согласился мальчик, — но в другом месте вы все равно не найдете пристанища. Вот увидите, все обойдется!
— Ну что ж, попытать счастья можно, но нас и на порог не пустят, — сказали малютки, поднимаясь на крыльцо.
Хозяин по-прежнему стоял у очага и думал о своем коне, когда вдруг раздался стук в дверь. Он пошел посмотреть, кого это принесло в такой поздний час, твердо решив не поддаваться на уговоры путников. Когда он отворил дверь, сильный порыв ветра вырвал ее у него из рук и распахнул настежь. Девочки воспользовались этим и проскользнули в дом.
Вернувшись в горницу, хозяин увидел двух жалких маленьких побирушек, оборванных, грязных и голодных. Они стояли, согнувшись под тяжестью котомок, которые были величиною ничуть не меньше их самих.
— Кто вы такие и почему шляетесь так поздно? — неприветливо спросил хозяин.
Девочки сперва сняли с себя котомки, затем подошли к хозяину и, здороваясь, протянули ему свои маленькие ручки.
— Нас зовут Анна и Бритта-Майя из Энгердета, — сказала старшая, — мы просим разрешить нам переночевать.
Он не принял протянутых рук и только было собрался выгнать нищих малюток, как еще одно давнее воспоминание возникло в его памяти: «Энгердет… постой, постой… А, это та маленькая лачуга, где жили бедная вдова и ее пятеро детишек…» Вдова задолжала его отцу несколько сотен крон, и, чтобы взыскать долг, отец велел продать ее лачугу. Вдове пришлось уехать со старшими детьми в Норланд, искать работу, а две младшеньких остались на попечении прихода.
У него стало горько на душе, когда он вспомнил эту историю. Он знал, что отца жестоко осуждали, когда он потребовал вернуть деньги, хотя право и было на его стороне.
— Где вы нынче живете? — строго спросил он девочек. — Разве приход не заботится о вас?
— Мы не виноваты, — ответила старшая. — Люди, у которых мы живем, послали нас попрошайничать.
— Ну да жаловаться вам нечего, котомки-то у вас битком набиты, — буркнул крестьянин. — Вот и ешьте то, что насобирали — здесь для вас еды не припасено. Хозяйка и все служанки уже спят. А прилечь можете в запечье, там не замерзнете.
Он махнул рукой, словно говоря: от меня вы больше ничего не дождетесь, — и глаза его стали еще суровее. А про себя он подумал: «Мне бы надо радоваться! Ведь у меня был отец, который неустанно пекся о своем имуществе. Будь иначе, может и я, как эти девчонки, бродил бы в детстве по округе с нищенской сумой на спине».
Только-только он об этом подумал, как резкий, передразнивавший его голос, который он уже слышал нынче вечером, повторил слово в слово его тайные мысли. Ну конечно, это опять ветер шумит в трубе. Но вот диво-то: когда ветер повторял его слова, они казались ему ужасно глупыми, жестокими и лживыми.
Раздражение, копившееся в нем весь вечер, прорвалось наконец, когда дети, растянувшись рядышком на твердом полу, стали что-то бормотать про себя.
— Замолчите вы или нет! — крикнул крестьянин.
Но бормотанье не смолкло, и он снова заорал, чтобы они замолчали.
— Когда матушка от нас уезжала, — ответил ему ясный детский голосок, — она заставила меня поклясться, что каждый вечер я стану читать молитву. И я, и Бритта-Майя, мы только прочитаем «Господь, возлюбивший детей…» и сразу замолчим.
Этот голосок совсем обезоружил его, он сел и, не шелохнувшись, молча сидел, пока малютки читали молитву. Потом, сам не свой, стал быстрыми шагами ходить взад-вперед по горнице.
Доброго, преданного коня выгнали, извели вконец, детей превратили в нищих бродяжек! И все это — дело рук его отца! А может, отец не всегда поступал по совести?..
Он сел на стул, обхватив голову руками. Лицо его исказилось, губы задрожали, на глазах выступили слезы, которые он поспешил отереть. Но это не помогло, слезы набегали снова и снова.
Тут открылась дверь из каморки матери, и он, поспешно повернув стул, сел к ней спиной. Но она, должно быть, заметила, что с сыном творится что-то неладное, и долго молча стояла у него за спиной, словно ожидая, когда он с ней заговорит. Но не дождавшись, решила помочь ему, понимая, как трудно мужчинам говорить о самом сокровенном.
Из своей каморки она видела все, что происходило в большой горнице, и спрашивать ей было не о чем. Молча подошла он к спящим детям, подняла их, отнесла в каморку и положила на свою кровать. А потом снова вышла к сыну.
— Ларс, — сказала она, не скрывая, что видит его слезы, — позволь мне оставить этих детей у себя.
— Ты что, матушка?! — воскликнул он, пытаясь справиться с собой.
— У меня за них долгие годы болела душа. С тех пор, как отец отнял лачугу у их матери. Да и у тебя тоже болела…