Удивительные приключения мальчика, который не называл своего имени

Попова Елена

За неделю ничего особенного не случилось. Так, серые будни. Но я знал, это вернется. И только перелистывал иногда книгу Учителя. Она ведь всегда была при мне, внутри.

Сегодня утром это вернулось. Я проснулся рано, слышал, как мать занимается на кухне домашними делами и все думал, что надо встать и, наконец-то поговорить с ней о деньгах. Все думал, думал, что надо встать, и все не мог себя заставить. А тут раз — и оказался на кухне. Мать жарила оладьи. Лицо у нее было хмурым. Я никогда раньше не видел у нее такого хмурого лица. Со мной она другая. А тут надо было о деньгах… Неприятно… Но деваться было некуда. Я сел на табурет и сказал, что задолжал Васе Че. деньги, что нечаянно уронил его электронную книжку и теперь надо компенсировать хотя бы часть, короче, наплел с три короба… Мать никак не реагировала на мои слова. Я сидел на табурете и видел только спину матери, так что не знал, что она там думает обо мне, по выражению лица я бы определил… Я расстроился и стал ныть, что больше не буду и так далее, короче, конючил, как

маленький ребенок. Мать повернулась ко мне, но на меня даже не посмотрела — поставила на стол тарелку с оладьями и накрыла другой тарелкой, чтобы они не высыхали. И опять пошла к плите. Я встал и пошел за ней, заканючил с новой силой с противными самому себе интонациями про Васю, его электронную книжку и про то, что теперь долго не буду просить у нее денег… Тут мать обернулась и с кипящим чайником в руках пошла прямо на меня. Лицо у нее было по-прежнему хмурым. Я испугался и хотел отскочить в сторону, но не успел и тогда… и тогда мать прошла прямо сквозь меня, как будто я был не я, а какое-то невидимое облако. В этот момент я что-то понял. Я громко прям прокричал — мама! Выражение ее лица не изменилось. Она меня не слышала. Я попробовал приподнять тарелку и взять оладий, но и это мне не удалось. Я не мог сдвинуть тарелку даже на миллиметр. Я как бы оказался совсем в другом мире. И между этим миром, в котором я оказался, и тем, в котором был раньше, не было связи.

Я вернулся в свою комнату, где я же лежал на кушетке, и лег. Полежал так немного, опять задремал, пока не раздался резкий звонок будильника. Матери дома уже не было, а оладьи, покрытые сверху тарелки еще и чистым посудным полотенцем, были еще теплыми.

Я продолжаю. Ведь по примеру Учителя я как бы пишу про себя книгу внутри себя.

После того, как я осознал, какого это — оказаться в другом мире, я стал бывать там часто — это стало для меня довольно легко. Надо было только начать об этом думать, но не просто думать, а как-то особенно сильно думать. Тогда я очень беспокоился из-за денег и «особенно сильно думал», что надо поговорить с матерью. «Дорожка» в «тот» мир как бы была протоптана. Но еще, что важно, мне не должны были мешать. Как-то, когда я туда собрался, неожиданно зазвонил телефон и я застрял между тем, кто лежал на кушетке и тем, кто уже вставал. Это было очень неприятно. Поэтому я стал отключать телефон и старался оградить себя от всяких неожиданностей.

Вначале я путешествовал только по нашей квартире, это было интересно и вполне меня устраивало. Мне этого хватало. Мне было боязно отправляться дальше, а вдруг не вернусь? Все-таки «другой мир», и я его совсем не знаю. Я ходил по нашим двум комнатам и кухне, трогал разные вещи и пытался их переставить или сдвинуть. Если мать оставалась дома, при ней это бывало редко, но бывало, она меня не замечала. Но наш кот по кличке (кличка это кличка) Фифа на меня очень даже реагировал. Он попал к нам котенком, еще при отце, при каких-то особых обстоятельствах, но так как это было связано с отцом, мать не любила об этом вспоминать. Почему-то я не помню, какой он был котенком. Мне кажется он всегда был таким, как теперь — кастрированный, огромный кот, такой ленивый, что может целый день лежать неподвижно, как какая-то меховая подушка. Когда я проходил мимо в своем «другом мире» он открывал круглые глаза и, не отрываясь, смотрел прямо на меня, как будто меня видел…

Прошло время и мне захотелось как-то расширить границы. Может, выйти на улицу? Тем более, наша улица была короткой, не улица, а почти переулок. Термометр на кухонном окне показывал температуру ниже нуля и я сглупил, одел зимнее пальто, шапку и так лег на свою кушетку. На улице я очутился тут же, стоило только подумать. На уровне нашего третьего этажа, а потом сразу же, на тротуаре. Шапка и пальто были мне совсем не нужны, они как бы были на мне и в то же время их как бы не было, но все равно они по привычке стесняли движения, как и стесняют зимой. Я прошелся по улице туда-сюда, все было так обычно, что даже неинтересно. Я решил вернуться домой, запрокинул голову и стал высматривать наши окна. Но их не нашел. Я так испугался, что просто ужас. Стал бестолково метаться по улице. Наверное, я мог бы спокойно обойти дом и войти в наш подъезд, но как-то не сообразил. Я же не был спокоен. Я был в ужасном состоянии. Сквозь меня проходили люди и проезжали автомобили, меня не существовало, я был пустым местом, мне кажется, я даже чувствовал холод, какой-то особенный, мертвящий, виртуальный холод внутри. Но в момент особенного отчаяния я вдруг очутился напротив своего окна и увидел свою комнату, освещенную настольной лампой. На подоконнике сидел Фифа и с любопытством смотрел на меня. Через секунду я уже был на своей кушетки, но так измучился этими страхами, что тут же заснул. Мать, застав меня спящим в зимнем пальто и шапке, не стала дожидаться утра и принялась меня расталкивать. Но я только мычал в ответ, что-то мычал и отбрыкивался.

Этот случай так меня напугал, что я еще долго боялся проникать в «другой мир» — не только выходить на улицу, но и просто ходить по квартире.

Конечно, я отдал деньги Васе Че, но наши отношения разладились. Не из-за денег. Просто у Васи Че, наверное, началось такое время жизни. Он огрызался учителям и всех задирал, даже меня. Он выше меня и сильнее, но я никогда его не боялся. В первом классе мы даже сидели за одной партой. Думаю, он меня уважал — я всегда был сам

по себе и ни перед кем не заискивал. Теперь мы обменивались тычками — в раздевалке перед уроком физкультуры, в коридоре… Его тычки были больнее моих. Он вообще был скотиной. Как-то он шел мимо и выхватил у меня из рук маленький пластмассовый шарик, я в этот момент с ним играл, перекидывал из руки в руку. Ну что мне было делать? Бегать вокруг, как ребенок и просить — отдай шарик? Или отнять силой? Ни то, ни другое я не мог, поэтому просто сделал вид, что мне все равно, отвернулся и пошел по своим делам. Как может один ученик унизить другого — показать, кто сильнее? Вот так. Отнять что-то незначительное, такое незначительное, что и разговаривать об этом стыдно даже по школьным законам. Отняли у тебя — пойди сам отними.

Весь вечер у меня было плохое настроение, все не мог забыть эту историю с шариком. Лег спать и продолжал думать и в какой-то момент, не понял в какой, оказался в незнакомой квартире. По расположению, похожей на нашу, но больше. Я вошел в комнату. Там был отец Васи Че, сам Вася и маленькая женщина. Это рядом со мной и одноклассниками Вася Че был такой здоровый, — рядом с отцом он был маленьким. Женщина что-то зло выкрикнула и отец Васи Че. несколько раз сильно ударил Васю Че. по лицу. Вася Че. заплакал, выбежал в другую комнату и захлопнул дверь. Для отца Васи Че. эта дверь была преградой, а для меня нет. Вася Че. сидел за столом, на котором, наверное, готовил уроки и плакал. Слезы у него были такие же здоровые, как он сам. Я таких слез никогда не видел — как будто на его лицо брызнули из крана. Утром я вспомнил, как два года назад в школе говорили, что у Васи Че. умерла мать. Тогда это меня очень поразило, но я быстро забыл. Это же была не моя мать. Я совсем не черствый, просто мне кажется, все понятно.

В школе на одном из уроков мне передали небольшой предмет, завернутый в обрывок газеты. Я не стал дожидаться перемены и, стараясь не шелестеть, развернул. Там был мой шарик.

Я опять увлекся своими «путешествиями» и вечером даже пораньше лег спать. Мать смотрела сериал и я слышал через стену жужжание голосов, кто-то кого-то любил, кто-то кого-то не любил, кто-то в кого-то срелял, одним словом — бурда. Я стал думать про нашу классную. Думал, думал и опять это случилось — я оказался у нее на кухне. Классная такого же возраста, как моя мать, но строгая. Одевается строго, волосы зачесывает строго. А тут на кухне в халате, босиком, готовит какой-то суп. Я прошел по квартире. Лысый мужчина в майке смотрел телевизор и зевал. А в другой комнате девчонка в наушниках слушала музыку, ноги закинула на спинку дивана, а вокруг беспорядок побольше, чем у меня, конфетные фантики на полу. Я опять вернулся на кухню. Классная помешала суп и стала мыть посуду. Суп забурлил, перелился через край и запахло гарью. Классная приподняла на кастрюле крышку, уменьшила газ и вернулась к посуде. Я посмотрел туда-сюда, заглянул в шкафчик — нет, у моей матери порядка побольше. Я-то воображал, у нашей классной все идеально и домашние по струнке ходят, как дрессированные собачки в цирке. Ничего подобного. Видимость одна.

Как-то я лежал и думал, куда отправиться. И все не мог придумать — куда. И куда же я попал, как вы думаете? Никогда не догадаетесь. Я бы и сам не догадался. В какой-то коридор, похожий на наш школьный, только узкий, без окон и дверей, ведущих в классы. Свет там был тусклый, да и вся обстановочка, должен вам сказать, довольно тухлая. Я сразу захотел вернуться назад, но решил обождать, посмотреть, что будет, и пошел себе по этому коридору. Довольно долго шел, а он все тянулся и тянулся. Вдруг от стены отделилось какое-то пятно и потащилось за мной следом. Такая трехмерная клякса где-то мне до пояса. Я иду себе, а оно за мной тащится. Очень неприятно. Я знаю, что иногда есть смысл смотреть страху в лицо. Я обернулся — да, клякса такая, трехмерная, как сгущенный дым. И тут эта клякса не то, чтобы говорит, нет, конечно, а вообще-то как будто и говорит… Этого не объяснить… Просто надо там быть и это видеть… А, может, и слышать. Оно, пятно это, типа меня спрашивает — откуда тут взялся? А я ему — типа, вон взялся, а как сам не знаю. Спрашиваю сам:

— Ты кто?

А оно мне:

— В смысле?

А я:

— В прямом смысле. Есть птицы, насекомые, люди… Я, к примеру, мальчик тринадцати лет… Человеческий детеныш. А ты?

А он:

— А я, это я. Ты не поймешь.

— Если объяснишь, пойму.

— Как я тебе объясню, если ты все равно не поймешь. Я это я. И все тут. А ты, мальчик тринадцати лет, человеческий детеныш — глупый. Ты даже не знаешь, где ты и что тут. А тут, между прочим, опасно. И все бывает. И всякое можно встретить.

Я разозлился, что какое-то несчастное «пятно» назвало меня глупым и пошел дальше, а «оно» опять потащилось за мной. Я шел, шел и вдруг оказался на открытом месте, как бы на какой-то крыше… а вокруг, над головой, огромная пустота, огромная и такая пустая, что даже звенит, а внизу, под ногами еле видно что-то, даже не разглядеть что, тонет в тумане. У меня было чувство, что я один здесь, совсем один. Не испугался, просто одиноко стало, как будто я никому не нужен и меня все забыли. Тут что-то обвило мою ногу, какое-то щупальце, похожее на мокрую скользкую веревку, обвило и потащило. И как бы в противовес что-то потащило меня за спину в противоположную сторону. Как будто я был бумажкой и меня засасывал со спины пылесос. Щупальце ослабло и отпустило, а я оказался опять в этом коридоре, а рядом опять было это пятно.