Удивительные приключения Яна Корнела
Шрифт:
Казалось, что десятки ременных змей впиваются в его черное, блестящее от нота, тело. Надсмотрщики были достаточно опытны. Смотрите-ка, произошло чудо: тело, походившее, собственно, на труп, вдруг стремительно поднялось вверх, полубессознательно рванулось к веслу и заработало снова.
Вот это и есть настоящая галера!
Если бы я стал описывать первую неделю нашего плаванья, то мне пришлось бы постоянно повторять одно и то же. Предсказания Жака сбылись слово в слово, — мы продолжали оставаться в своих кандалах, все более и более сознавая ужасную обреченность своего положения. Оно особенно удручало нас тем, что мы не видели впереди никакого облегчения.
Однако наши тела помаленьку привыкали к гребле, мышцы превращались в стальные, да и дух становился
Затем я вглядывался в лица господ, о которых рассказывали нам крестьяне Тюрингенвальда, и перед моими глазами вслед за ними промелькнули князья, короли и даже сам император. Теперь я сумел бы разгадать их хищное нутро, — им уже ни за что не удалось бы облапошить меня.
И с другой стороны, только здесь, на галере, я по-настоящему оценил истинную красоту доброты и любви к людям Матоуша Пятиокого, Шимона Завтрадомой и сотен наших и немецких крестьян, а также сурового и хмурого бретонского рыбака Жака. Я был полон любви и ненависти.
Потом я вспомнил и еще об одном — о покойном полковнике Помпейо, беспощадном командире. Для него солдат был ничем, и все-таки он, как небо от земли, отличался от лейтенанта Тайфла. Помпейо служил господам, был у них на жалованье, служил им потому, что он сам искренне верил им и, как солдат, отдал за них свою жизнь. Мне нельзя было не включить Помпейо в число своих врагов, но я не мог его ненавидеть, его самого. Бороться против него я мог, а ненавидеть — нет.
Удивительно, как великие страсти помогают человеку быстрее созреть и возмужать.
Однажды, после нескольких недель сторожевой службы у берегов Испании — это был единственный промах в предсказании француза, ведь нам не довелось вступить тотчас же в бой с каким-либо противником, — наша галера встала на якорь в совершенно пустынном месте. Мы долго тщетно ломали себе головы, ради чего торчим здесь. Это выяснилось только на третий день. К берегу тянулся очень длинный обоз телег, которые чуть не трещали от груза. Все эти товары — ящики, мешки, бочки — стали перегружать на нашу галеру. В них были припасы пороха, муки, копченого мяса, сушеных и маринованных рыб.
— Теперь нам предстоит далекое плавание, — сразу же определил Жак, и его лицо приняло крайне озабоченное выражение.
Грузили целый день и целую ночь. Когда пустые телеги стали возвращаться домой, снялись с якоря и мы.
Это было на рассвете. Море казалось не особенно спокойным, но нельзя было назвать его и бурным. На берегу шумели сосны, спускавшиеся по песчаному скату прямо к самой воде. Ветер играл их колючими ветвями, напоминая родной край, в который вряд ли мне когда удастся вернуться. Волны, высотою с человеческий рост, катились по поверхности моря; их белые гребни тянулись необозримо длинными грядами, пенились, перекувыркивались и рассыпались брызгами в зеленые, как смарагд, и гладкие, как стекло, дугообразные борозды.
Гул прибоя звучал глухо и мерно. Если приподняться на скамье и поглядеть в какое-нибудь отверстие, имевшееся у малых пушек, стоявших на прибортовых дорожках, то можно увидеть море, необозримое, вздымающееся, грозное и взволнованное.
Такое же волнение поднялось и на галере.
Снова загремел барабан старшего надсмотрщика, и кормчий, стоявший на корме, начал спешно поворачивать свое колесо, отчаливая от берега.
В тот же день, после полудня, мы заметили, как далеко на горизонте вынырнуло множество мачт и вслед за ними показались белые паруса нескольких кораблей, которые, по-видимому, приближались к нам. Капитан и офицеры оставались спокойными, — значит, сюда плывет не вражеская флотилия.
Скоро Жак определил по флагам, что это и в самом деле испанские корабли.
Они нисколько не походили на нашу неуклюжую галеру. Корабли гордо приближались к нам, словно огромные морские дворцы. Хотя мы сидели на дне галеры и борта мешали нам наблюдать, как они, во всем своем строгом величии и красоте, проносятся мимо нас, однако нам удалось рассмотреть их.
Жак охотно объяснял:
— Вон видите те два колосса, что поближе к нам? Это боевые корабли. По всей длине борта у них тянется три яруса батарейных палуб и на каждой палубе из люков высовывается до двадцати пушек, намного больших, чем та, которая стоит на носу нашей галеры. Такого гиганта ни за что не сдвинуть с места веслами, он идет только на парусах. А этих парусов на четырех мачтах натянута целая уйма. Обратите внимание на борта, обитые железом, и на носовую часть, заканчивающуюся острым тараном. Если на полном ходу ударить тараном в борт неприятельского корабля, он проткнет его, как лягушку. А рядом с ними пузатые караки, — они раньше всего начали строиться португальцами, имеют большую вместимость и хорошо выдерживают даже самый сильный шторм. Эх, братцы мои, вот это корабли! А посмотрите, вон там галеон, а за ним — фрегаты… На таком бы поплавать матросом! — Глаза бретонского рыбака разгорелись; он совсем забыл о том, какую работу и для кого пришлось бы выполнять ему и на этих чудесных кораблях. Он, сын и труженик моря, глядел на хитроумно сооруженные гиганты, способные преодолевать пространства и бури. Перед нами открылось поистине захватывающее зрелище. Человек забывал, что мимо него проходили смертоносные морские крепости той же войны, которая осточертела ему на суше, и он не мог не восхищаться чудесным творением человеческой мысли, одержавшей победу даже над морем.
На мачтах боевых кораблей не были подняты большие паруса — как я наблюдал это на речных парусниках у себя на Лабе, — по всем реям четырех мачт были натянуты многочисленные, большие и маленькие, паруса — квадратные, прямоугольные и треугольные. Каждый парус управлялся своей бечевой и канатами, и было видно, как сам корабль может выбирать себе из множества ветров и ветерков только такие, которые ему нужны. Мачты тоже были не из одного дерева — такого высокого не найти ни в каком лесу — и составлялись из нескольких частей. В местах их соединения находились марсовые площадки с наблюдателем и стрелками. Что же касается палуб, то они были широкие, удобные, с массой блоков, катков, воротов, колес. Их борты были украшены резьбой и позолочены, словно лестницы замка. Особенно нарядно выглядел нос; на нем стояли высокие деревянные статуи святых, морских нимф или каких-нибудь чудовищ. Когда мимо нас проносился самый большой корабль — Жак обратил наше внимание на его адмиральский флаг, — мы смогли рассмотреть вблизи целый ряд пушек, торчавших из люков. Залп пушек, находящихся на одном борту, мог сразу обрушить на противника около двух тысяч фунтов железа.
Словом, мы очутились в центре флотилии настоящего боевого флота его величества короля испанского.
Вскоре выяснилось, какие неблагоприятные последствия будет иметь это для нас. Корабли-парусники плыли намного быстрее нашей галеры, хотя на ней, по приказу капитана, были немедленно подняты большие треугольные паруса на обе наши мачты. Однако нам приходилось вместо силы ветра использовать силу своих собственных мышц, если мы не желали отстать от флотилии и лишиться ее прикрытия.
Только теперь по-настоящему расплясались палочки старшего надсмотрщика по дубовому барабану, и мы даже не ожидали, что сумеем выжать из себя еще столько сил.