Уезжающие и остающиеся (сборник)
Шрифт:
Классная седьмого «В» домой убежала, директор вернулась в школу, а Мишка на девчонок глядит из окна. И снова стало ему невмоготу, как тогда, когда мучился над картиной «Танец».
Спустился Мишка во двор, сам себя не помня, замирая от ужаса, подошёл к девчонкам.
– Идите домой… Я сам вымою. Это я написал.
Ануфриева и Замятина так и замерли:
– Ты-ы-ы?
Оглядывают его, а Мишка маленький, даже для своего пятого класса. В Ануфриевой возмущение закипает:
– Ты
Она идёт на него, и ему страшно становится. Сейчас стукнет.
Замятина хватает Ануфриеву за руки:
– С ума сошла! Он же маленький!
Хватка у Замятиной та ещё. Не зря же Катя и на руках может, и колесом. Ануфриева рвётся и так и сяк, пинается – а не вырваться.
– Я думала, что человек мне писал – а это ты, мелкий!
Замятиной уже трудно её держать.
– Удирай, – бросает она Мише.
А он стоит.
– Я подержу её, – сбивчиво говорит Замятина. – Мы домоем, ничего… Ты беги домой…
– Пулей! – добавляет Ануфриева, отчаявшись освободиться. – И чтобы я тебя больше не видела! Не позорь нас.
Мишка ссутулившись идёт к школе. Он бы, наоборот, к калитке пошёл и домой. Но он чувствует – слёзы вот-вот потекут, а на улице плакать стыдно. Лучше в тот класс зайти, который ещё открытый, – чтоб слёзы вылились, а потом домой. Но класс уже закрыли. И все другие двери вдоль коридора уборщица уже заперла. Мишка спускается по лестнице. А навстречу поднимается директриса.
У пятых классов уроки давно закончились, а он в школе. Она видит его – хлюпающего, с мокрыми глазами. А на куртке следы… уж не той ли краски – ярко-красной, сверкающей… Мишка утром разве смотрел, чтоб куртку не замарать?
Да и потом, ящик же, ящик! – понимает Анна Михайловна. Ящик от бутылок… На него залезали – вначале! Но оказалось неловко, шатко. И дальше писали стоя на земле. Сразу можно было понять, что это был кто-то маленький!
В первый миг Анна Михайловна не знает, что и сказать. Мишка сам говорит:
– Я же сознался. Я сказал им, что давайте я вымою…
Девчонки домывают будку в молчании. На самом деле не так много осталось. И наконец они бегут по домам.
Ануфриева никак не отделается от чувства, что её обманули. Неужто и в самом деле писал этот малявка? А она уж совсем решила, что это девятиклассник не знает, как предложить дружбу. Она ведь придумала уже, какую напишет записку! Да она, пока мыла будку, уже представляла, как они с тем парнем вместе из школы идут, а в спину ей одноклассницы смотрят. Ира, Маша, две Насти, Анжелика… И эта, Катька Замятина, тоже смотрит – завидует…
«Пожалуй, я всё-таки напишу ему, – решает Катя. – Пусть докажет, что это не он мне на будке написал. Никто же не знает, что это тот маленький… Лишь бы он никому сам не сказал…»
Кате
Кате Замятиной кажется почему-то, что именно ей, а не злюке Ануфриевой. Но ей самой смешно от своей догадки. Такого не может быть, он, конечно, писал Ануфриевой! В неё все мальчишки влюбляются. «Но он же маленький, – думает Катя. – Это же как младший братишка…»
Мишка с Анной Михайловной чай пьёт. Сколько людей учатся в школе и сколько уже закончили, а много ли таких, кто пил чай с директрисой у неё в кабинете? Анне Михайловне всё боязно отпускать Мишку, всё кажется, что он ещё не успокоился. И она расспрашивает его о пропорциях и о том, что вот, бывает, смотришь на рисунок – а на нём всё застывшее. А на другой рисунок посмотришь – а там всё движется. Отчего так?
Мишка о рисунках может говорить сколько угодно. Анну Михайловну ждёт целая стопка бумаг. Все их читать надо и на каких-то расписываться, а на каких-то что-то подчёркивать и что-то писать на полях… А они всё говорят и говорят.
Катя Полковникова по проспекту идёт, смотрит на витрины. Брючки ей тесны, пиджак короток. Но вот такое платье папа ей ни за что не купит. И такое не купит. Скажет: «Это не школьное». Хотя у Ануфриевой примерно такое есть… А ещё Ануфриевой сегодня написали на будке, что её любят. А может, Замятиной. Замятина с Ануфриевой вместе мыли будку, а ей, Кате, не разрешили…
– Девочка, почему ты плачешь? – спрашивает какой-то человек, но Катя Полковникова твёрдо знает, что с незнакомыми на улице говорить нельзя.
– А почему ты плачешь? – спрашивает какая-то уж совсем малявка, ей по плечо. Такая-то что тебе сделает? А Кате до невозможности хочется рассказать о своём горе, и она сквозь слёзы говорит так, что и слов не разберёшь:
– Мне не разрешили будку вымыть!
И мама девочкина тут как тут:
– Леночка, что случилось?
А Леночка к ней:
– Мама, давай возьмём девочку с собой! Ей не разрешили будку вымыть.
Катя Полковникова тоже пьёт чай. Как и Мишка из её школы, о котором она понятия не имеет. Но только не у директрисы в кабинете, а в маленьком кафе недалеко от школы. Мама Леночки всем купила пирожных.
– Так какую будку не разрешили тебе помыть? – спрашивает она у Кати.
Та хлюпает:
– У школы… Директорша сказала, Замятиной и Ануфриевой мыть можно, а я чтоб шла домой…
Ничего-то она объяснить не может, хотя и отличница.