Ухищрения и вожделения
Шрифт:
— «Вот кончается день…» — произнес Дэлглиш.
— Ну, его-то день уже закончился, это точно. Он снял номер сегодня, в два тридцать дня. Ту же самую комнату скорее всего. Самую дешевую в гостинице. На одного. В самом конце. А Картеры должны благодарны ему быть за это. Он ведь мог решить, что уйти надо с шиком. Снять двойной номер с ванной и видом на море. Все как положено, весь набор.
Констебль у входа отдал им честь, и они прошли через вестибюль в холл, встретивший их запахом краски, свеженатертых полов и лавандового дезинфектанта. Все здесь блистало прямо-таки гнетущей чистотой. По яркому цветастому ковру шла узкая дорожка из прозрачного пластика. Обои явно только что сменили; на каждой из стен узор был иной. Сквозь раскрытую дверь столовой видны были столики на четверых; каждый — под белоснежной скатертью; на каждом — небольшая вазочка с искусственными цветами: желтые и белые нарциссы, мелкие продолговатые розы. Муж и
— Я думала, вы приедете его забрать, — сказала она. — Почему вы его не заберете?
Рикардс не стал представлять Дэлглиша, только сказал:
— Обязательно заберем, миссис Картер, как только патологоанатом его посмотрит. Теперь уже не долго ждать. Он уже выехал.
— Патологоанатом? Это ведь доктор? Зачем вам доктор? Он ведь уже умер, верно? Его Билл обнаружил. У него же горло перерезано. Господи, да мертвее и быть нельзя!
— Он пробудет здесь теперь уже не очень долго, миссис Картер.
— Билл говорит, вся простыня залита кровью. Он меня туда не пускает. Да я и не хочу на это смотреть. И ковер весь испорчен. Кровь ужасно трудно выводится, это всякому известно. Интересно, кто нам заплатит за ковер, за кровать? О Господи, я-то думала, может, теперь у нас все пойдет на самом деле хорошо. Зачем он вернулся сюда, чтоб такое над собой сделать? Не очень-то хорошо с его стороны, правда ведь? Только о себе заботился, вот что я вам скажу.
— Он был не очень-то заботливым человеком, миссис Картер.
Ее муж обнял ее за плечи и увел прочь. Не прошло и минуты, как он появился снова и сказал:
— Это все шок. Естественно. Она очень расстроена. А кто на ее месте не расстроился бы? Вы знаете, как пройти наверх, мистер Рикардс. Ваш полицейский все еще там. Я не пойду с вами, если не возражаете.
— Конечно, мистер Картер. Я знаю, как туда пройти.
Картер вдруг обернулся и произнес:
— Ради Бога, сэр, заберите его поскорее, очень прошу.
Дэлглишу показалось, что он тоже плачет.
Лифта в гостинице не было. Дэлглиш вслед за Рикардсом прошел три пролета вверх по лестнице, потом вдоль узкого коридора в глубь дома и свернул направо, в короткий тупичок. Молодой полицейский, сидевший у двери, поднялся со стула и, открыв левой рукой дверь, прижался к стене, чтобы дать им пройти. В нос ударил густой запах — запах крови и смерти.
Свет в комнате был включен. Низко свисавшая с потолка лампа в дешевом розовом абажуре ярко освещала ужасное зрелище. Кровать стояла в крохотной комнатушке, чуть больше чулана, с маленьким, под самым потолком, окном, из которого открывался вид разве что на небо. Места здесь хватало только для этой кровати, стула, тумбочки и небольшого низкого комода, служившего одновременно и туалетным столиком. Над ним висело зеркало. Комната, как и все в гостинице, была угнетающе опрятной, и то страшное и неопрятное, что лежало на залитой кровью постели, выглядело поэтому еще более страшным. Разверстое горло с белыми сморщенными сосудами и провал рта над ним, казалось, возмущенно протестуют против этого порядка, против всех этих приличий. На шее не было видно пробных надрезов, и Дэлглиш подумал, что этот единственный акт уничтожения, акт насилия над собственной плотью потребовал, должно быть, гораздо большего напряжения сил, чем то, на которое могла быть способна детская рука с тонкими согнутыми пальцами, лежавшая теперь на затвердевшей от темной засохшей крови простыне. Нож — пятнадцать сантиметров окровавленной стали — лежал рядом с этой рукой. Почему-то Свистун разделся, готовясь к смерти, и теперь лежал в майке, трусах и коротких нейлоновых носках синеватого цвета, отчего казалось, что на ногах трупа уже появились признаки разложения. На стуле у кровати лежал аккуратно сложенный костюм — темно-серый, в полоску. На спинке стула — белая в голубую полоску сорочка из быстро сохнущей и не требующей глажки ткани, на ней — галстук.
Под стулом — поставленные аккуратно бок о бок ботинки, сильно поношенные, но начищенные до зеркального блеска. Небольшого размера, они были бы впору девушке.
— Невилл Поттер, — сказал Рикардс, — тридцати шести лет. Малорослый тощий хиляк. И не поверишь ведь, что в этих костлявых руках хватило бы силы цыпленка задушить. Заявился сюда принарядившись — в лучшем своем костюме, — чтобы встретиться с Создателем. Только
Дэлглиш протиснулся мимо спинки кровати, стараясь не ступить в лужу крови на полу. На комоде лежало вооружение Свистуна и его трофеи: кожаный собачий поводок, аккуратно свернутый, светлый парик и синий берет, складной нож, лампочка с батарейкой, изобретательно вставленная в центр металлического обруча. Рядом помещалась пирамидка спутанных курчавых волос — светлых, темно-каштановых, рыжих. Перед аккуратно выложенными на комод предметами — листок бумаги, вырванный из тетрадки, с короткой запиской; тщательно, по-детски выписанные шариковой ручкой печатные буквы:
«Это ухудшается. Не знаю другого способа себя остановить. Пожалуйста, позаботьтесь о Понго».
«Пожалуйста» — подчеркнуто.
— Это пес его, — сказал Рикардс. — Понго. [41] О Господи!
— А вы как полагали он его назовет? Цербер?
Рикардс открыл дверь и, встав в проеме спиной к коридору, дышал глубоко, словно изголодался по свежему воздуху. Потом продолжал:
— Он жил со своей мамочкой в поселке из жилых фургонов, на окраине Кромера. Целых двенадцать лет. Он там был на все руки работник: делал мелкий ремонт, присматривал за фургонами по ночам, выезжал на жалобы. У хозяина имеется еще один такой же поселок, за Ярмутом, так Свистун иногда ездил туда — на смену постоянному парню. Всегда вроде один, сам по себе. Все имущество — машина-универсал и собака. Несколько лет назад женился на девчонке из того же поселка. Только продолжалось это недолго, всего четыре месяца. Бросила его. Мамочка ее допекла или вонь в этом фургоне. Бог знает, как она четыре-то месяца вытерпела.
41
Понго (англ.) — крупная обезьяна, орангутанг.
— Он, разумеется, был одним из главных подозреваемых. Вы наверняка его проверяли.
— Мамочка подтвердила его алиби по двум убийствам. То ли пьяная была и не знала, был он дома или нет, то ли покрывала его. А то, вполне возможно, ей было с высокой горки плевать на все это. — Рикардс вдруг с неожиданной злостью произнес: — Кажется, давно пора было научиться не принимать на веру такого рода алиби. Постоянно говорю об этом районному комиссару, который проводил опрос подозреваемых, но вы же знаете, как это бывает. Тысячи опрашиваемых, проверки и перепроверки, все результаты вводятся в компьютер. А я бы дюжину компьютеров отдал за одного комиссара полиции, который нюхом чует, когда свидетель лжет. Господи, да неужели фиаско с делом Потрошителя из Йоркшира нас так ничему и не научило?!
— Неужели ваш сотрудник не обыскал его машину?
— Обыскали, а как же. Проявили хоть малую толику инициативы. Там было чисто. Он все это прятал в каком-то другом месте. Может, доставал каждый вечер, выжидал, выслеживал, выбирал удачный момент. — Он посмотрел на обруч. — Изобретательно, ничего не скажешь. Как его мамочка утверждает, у него всегда были «умные» руки.
Небольшой темно-синий прямоугольник неба в единственном окне под потолком был залит светом яркой, тоже единственной звезды. Дэлглишу подумалось, что с того момента, как он проснулся нынешним утром и встретил напоенную запахами моря холодную осеннюю зарю, он столько пережил и перечувствовал, что хватило бы на полжизни. Этот день вместил в себя раздумчивую, медлительную прогулку под высокими сводами церкви Святого Петра Манкрофтского; ностальгическую боль, в которую он не без удовольствия позволил себе погрузиться, рассматривая выцветшие фотографии давно умерших; плеск наступающих и снова откатывающихся волн вокруг его босых ступней; смешанное чувство потрясения и узнавания, когда его фонарь осветил труп Хилари Робартс. Этот растянувшийся до бесконечности день вместил, казалось, все времена года. Видно, таков один из способов растянуть время, время, которое для Свистуна остановилось в тот момент, как хлынула из раны кровь. И вот теперь, когда сегодняшний день подошел к концу, Дэлглиш стоит в этой опрятной каморке, в этой камере, где свершилась казнь, и не может не думать, не представлять себе так, словно эта картина запечатлелась в его памяти с давних времен, худенького мальчишку, лежащего навзничь на этой самой кровати и глядящего в окно на эту самую одинокую звезду. А на комоде — аккуратно разложенные трофеи, добытые за день: чаевые — пенсы и шестипенсовые монетки, раковины и разноцветные камушки с пляжа, сухие пряди пятнистых водорослей.