Уходила юность в 41-й
Шрифт:
крестом на френче. Не иначе как офицер.
Резко ударил пулемет Ерусланова и сразу загремели залпы. Будто переломившись
пополам, падают зеленые фигуры. Одна, вторая, третья... Враги сначала опешили от
неожиданности, потом открыли ответный огонь. Рои пуль проносятся над нашими
головами.
Сквозь пальбу и стрекот очередей доносится голос Ерусланова:
— Круши гадов гранатами!
Крики, ругань, грохот близких разрывов. Вскакиваю с винтовкой:
—
Через минуту все перемешалось, переплелось. Столкнулись грудь в грудь,
сцепились между собой. Резкие [31] возгласы, стоны, тупые удары. Орудуем штыками и
прикладами, как нас учили.
Что-то сильно ударило меня в живот, и на какое-то время оказываюсь вне свалки.
Едва перевел дух, как железные пальцы фашиста сомкнулись на моем горле. Задыхаясь,
вижу в упор зверский взгляд, ощеренные зубы. Это видение, однако, вдруг
опрокидываясь, исчезает. Передо мной — Козлихин с винтовкой в руках. Штык
окровавлен. Помкомвзвода бросает: «Вставай, лейтенант!» И вновь бросается в драку...
* * *
Солнце в зените. Отряд собрался у складских помещений. Есть у нас убитые,
немало раненых. Сидим, измученные, в разорванной одежде, с кровоподтеками,
синяками, рваными ранами. Неподалеку, на обрыве, бойцы роют братскую могилу
павшим товарищам.
Мы, покуривая, объяснялись с командиром отряда.
— Или не понравилось в головной заставе и перешли в тыловое прикрытие? —
пошутил капитан Цындрин. И всерьез: — Переодетые фашисты своеобразно
обеспечивали задачу десантникам. Разъезжали вокруг района высадки и перехватывали
тех, кто должен бороться с парашютистами. Пытались использовать нашу наивность.
Не так ли, юноша? — капитан обратился ко мне. — О маршруте забыл, на карту не
глянул... Помни, что поспешность и доверчивость — тоже наши враги. Хорошо, что
сразу спохватились. Это ты, Ерусланов, молодец!
Готовый провалиться сквозь землю, я сидел и смотрел себе под ноги. Изредка
взглядывая на своих старших товарищей, я думал, что лучше их, пожалуй, не найти
командиров во всей нашей армии.
К нам подошел кто-то из охраны складов.
— Извините, товарищи, что без внимания вас оставляем. Некогда. Из районов
боевых действий прибывают за боеприпасами. За выручку большое спасибо. Очень
жалко хлопцев ваших, очень!..
Ерусланов прервал его хрипловатым голосом: — Это наш общий долг. Ты вот что,
дружище, подкинь нам патрончиков и гранат, а? Да побольше. Неизвестно, что еще
предстоит...
Он кивнул на запад, где продолжало грохотать и ухать, перевел взгляд на
свежевырытую
— Сейчас хоронить будем, а у нас даже прощального салюта дать нечем. Так что
выручай, браток. [32]
3
Лагерь словно вымер. Лишь караульные, настороженно озираясь, расхаживали по
расположению. Подхожу к дежурному по нашему подразделению:
— Почему тишина?
— Война, товарищ лейтенант! Германия напала на нас. Было по радио
правительственное сообщение...
Итак, все встало на свои места. Значит, черные самолеты, десант и канонада, что
не прекращается до сих пор, — это не какой-либо пограничный инцидент.
Люди окапываются. Отрывают щели, оборудуют блиндажи, укрывают в аппарелях
автомашины. На наше возвращение мало кто обратил внимание. Если расспрашивают,
то больше о погибших. Медики отправляют тяжелораненых в госпиталь.
Теперь вовсю развернулся старшина Максунов. Капитан Цындрин и наш политрук
Ерусланов сумели заполучить на складах десяток пулеметов, полную полуторку
патронов и гранат. Командир из охраны складов расщедрился вконец: «Берите,
товарищи, сколько можете! Своим защитникам не откажем!» Едва наша автоколонна
покинула склады, как на них налетели бомбардировщики с крестами.
Возвратившись, капитан Цындрин отправился с докладом к полковому начальству,
Ерусланов сдавал вооружение и боеприпасы (полученные на складах и трофейные)
старшине Максунову.
Стало известно: неблагополучно сложилась поездка командира полка в штаб
корпуса. Отправился он со своими спутниками на «эмочке». Ее сопровождала
полуторка с тремя бойцами. Поехали кратчайшим путем по лесной дороге. Чуть ли не
на каждом километре буксовали в глубоких колеях, а в одном глухом месте их
обстреляли. Чудом проскочили засаду. Опасаясь, что кончится горючее, они вернулись.
Телефонная связь по-прежнему бездействовала, хотя на устранение порывов то и
дело высылались восстановительные команды. Радисты усердно возились у своей
аппаратуры. Эфир был забит немецкой гортанной речью вперемежку с бравурной
маршевой музыкой. И лишь одному из самых искусных радистов штабной батареи в
конце концов удалось выйти на нужную волну. И вот тогда прозвучало ошеломляющее
сообщение. [33]
День клонился к вечеру, когда меня позвали к командиру батареи. Лейтенант
Григорьев сидел у столика в тщательно подогнанной форме, затянутый наплечными
ремнями. С недавних пор лейтенант отрастил рыжеватую бородку, может, для большей