Уходила юность в 41-й
Шрифт:
солидности. Заметно было, что он еще не отдохнул после утомительной и, главное,
безрезультатной поездки. Раздражение лейтенанта проявилось, как только начался наш
недолгий разговор.
— Значит, утратили командование? В двух березах заблудились? Как можно? Едва
не сорвали выполнение боевой задачи! Чем вы, лейтенант, занимались в училище? Или
захотелось стать командиром ради формы красивой?
Выйдя из палатки, я в раздумье шагал от дерева к дереву. Что
Захотелось стать командиром ради формы? Нет, со мной вышло совсем по-иному. Я
немало в детстве болел. Сказалась ледяная купель тогда, в той самой лодке. Лечили
меня, как могли, травяными настоями. Отлегло, полегчало. Но в девятом классе болезнь
легких вновь обострилась.
А время было тревожное. Людей вокруг будоражили мысли о далекой Испании.
Там шли ожесточенные схватки с фашистами.
Как-то я засиделся до полуночи, а утром принес в школу стихотворение, где были
такие, между прочим, строки: «Если надо, через Пиренеи полечу на выручку к тебе!»
Груня замещала Сашу Калашникова, редактора стенгазеты. Взглянула на листок,
похвалила:
— Актуально и оперативно. Молодец!
Вера Бронникова, задира, острая на язычок, глядя через Грунино плечо, возразила:
— Подожди, Грунюшка! Стихотворение не Испании посвящено. Оно в заголовке
адресовано конкретно: «Чернокудрой испанке»! И к ней полетишь, а нас оставишь? —
ехидно прищурилась она. — Ах ты, ухажер несчастный!..
Стихи вызвали бурное обсуждение. Особенно среди девчат. О них, может быть,
еще долго бы говорили, но на другой день в классе появился новичок — смуглый
крепыш Ванюшка Колчин. Девчонки весь урок поглядывали на парня и
перешептывались.
Когда началась перемена, из учительской вышел летчик [34] с майорскими
«шпалами» в голубых петлицах. Подошел к Ивану, обнял, прижал к себе:
— Ну прощай, сынок. Слушайся учителей, не обижай девушек. Ишь они какие
славные! Обо мне не горюй. Знай, что в авиации всегда порядок!
И ушел по коридору, ни разу не оглянувшись, покачивая крепкими плечами.
Минул еще год. Немало выпускников определялись в военные училища и, заводя
разговоры с нами, младшими сверстниками, откровенно радовались своим успехам и
удачам. Ушел на действительную Павел Неретин, наш сосед по квартире, что работал
на мельзаводе вместе с моими родителями. Через месяц прислал фотокарточку: бравый,
подтянутый, в гимнастерке и буденновском шлеме.
Я задумался о своей судьбе. В военное училище после болезни вряд ли удастся
попасть. Ребята рассказывали о придирчивых врачах. «Если так, — думал я, — пойду в
педагогический. Да
Тем временем близились выпускные экзамены и наш прощальный, выпускной
вечер. У меня, секретаря школьной комсомольской организации, хлопот возросло вдвое.
Драмкружок возглавлял мой закадычный друг Саша Зоткин. В последний раз он
вздумал удивить всех концертом художественной самодеятельности. Гвоздем
программы была сцена из «Любови Яровой». Одну из главных ролей в спектакле
исполнял Ванюшка Колчин. Однако, как заявил Сашка, в такой решающий момент
Ваньку никак не дозовешься на репетицию. Сидит чего-то, насупившись, в общежитии,
что дуб перед ненастьем. Задумчивый, молчаливый. Словом, Саше надо помочь.
Мы пошли к Колчину. Спрашиваю:
— Вань, что случилось?
В ответ — ни слова. Видно, нужен иной подход. Присел, положил руку на плечо:
ну в чем, мол, дело?
— К чему, и разве поможет оно, сочувствие? — тихо сказал Колчин. — На,
читай...
Письмо. Беглый почерк. Я прочел с волнением: «Крепись, мой хлопчик! Отец
твой и наш друг погиб как герой в небе над Гвадалахарой. Запомни навсегда это!»
Гвадалахара... Значит, отец Ивана погиб там, в Испании, в последних боях.
На выпускном вечере наш спектакль, конечно, состоялся. Правда, без Колчина.
Вечер затянулся. Мы разошлись [35] на рассвете. Я проспал до обеда. Разбудил меня
громкий женский крик. Это кричала соседка, мать Паши Неретина.
— Шура, голубушка, — обращалась она к матери, плача, — горе, горе-то какое!
Паша, Пашка наш! Ох, сердечко мое!..
И повалилась наземь.
Из рук соседки мать взяла бумажный листок. Так мы узнали, что красноармеец
Павел Неретин геройски погиб, выполняя служебный долг. Где и как — неизвестно.
Вскоре еще одно событие взбудоражило округу. Маша, жена Павла, прибежала из
конторы, где она работала, домой. Она принесла газету. Там на видном месте был
опубликован указ о многочисленных награждениях. Знакомое имя отыскалось сразу.
Красноармеец Павел Неретин награждался орденом Красного Знамени. Плача и смеясь,
Мария твердила одно:
— Неправда! Тогда кто-то напутал. Жив, жив мой Пашка!
Жильцы душевно поздравили соседей, и боль вроде улеглась. Однако о Павле
больше ничего не было известно. А вскоре мы узнали о боях на далекой, никому до сих
пор неведомой реке Халхин-Гол...
* * *
Неожиданно вызвали в райком комсомола. Там, оживленно беседуя, дожидались
приема мои школьные товарищи. Когда подошла моя очередь, Иван Доронин, секретарь