Уходила юность в 41-й
Шрифт:
организм. На Десне, во всяком случае, было не легче. Однако вырвались, опрокинули
врага.
И сейчас, куда ни глянь, — всюду не отчаянием и обреченностью, но упрямой
решимостью горят людские глаза. Гнутся у бойцов, командиров спины под тяжестью
оружия и боеприпасов. Возможно, не у каждого с собой кусок хлеба и то, что к хлебу,
зато боезапас в изрядной норме. Значит, скорые схватки у всех на уме. Лишь бы
отыскалась зыбкая брешь где-либо во вражьей
фашистов, и если уж суждено кому пасть, то в жарком бою.
Я еще раз глянул вслед Кирпоносу, и мне вдруг вспомнилось далекое детство,
когда в летний ветреный день загорелось наше село. Опередив на своей старенькой
легковушке пожарную команду, примчался секретарь райкома. Обвел глазами
растерявшихся стариков и старушек, ибо молодые хлопотали в поле, расстегнул ворот
на запыленной гимнастерке и бросился в полыхавшую избу, откуда доносились
отчаянные детские голоса. Вытащил двух ребятишек и, поставив их на ноги, сказал:
«Что-то спине горячо, может, огонь? Смахните». Потом деловито распоряжался
пожарными, а деревенские бабы шептались: «Вон ведь какие они, коммунисты!»
И он, наш командующий, давно оставил позади свою автомашину, хоть сильно
беспокоит недавно покалеченная нога. Когда тебе под пятьдесят, нелегко тягаться с
теми, кто годится в сыновья. Долг и совесть зовут — в тяжкий час быть рядом со
своими солдатами. Он, генерал Кирпонос, — в рядах большевиков с гражданской и
иначе поступить не может.
...Шли молча, но вскоре наше настороженное молчание нарушил знакомый голос:
— Эгей, хлопцы, комбат, айда сюда!
Это Бабенко, наш командир дивизиона! В наглухо застегнутой шинели и небрежно
надвинутой на глаза каске [131] он ехал на телеге. Рядом, намотав на руку вожжи,
правил лошадью старшина Максунов. Толстоногий медлительный мерин еле тянул
повозку. У Бабенко лицо заметно осунулось, у переносицы обозначились глубокие
морщины, но держался он с прежней бодростью.
Бабенко рассказал, как остатки полка пришли наконец в Пирятин. «Юнкерсы»
налетали на город, бомбили скопление людей и машин. Тесные улицы превратились в
сплошной костер. После одной из бомбежек Бабенко не увидел рядом никого из
однополчан. Выбираясь из города, повстречал лишь Максунова.
Я спросил о Ерусланове. Бабенко отозвался не сразу. Наконец глухо вымолвил:
«Погиб наш Степан Михайлович. Хоть ненадолго, но своей жизнью полк спас...»
Он стал негромко рассказывать, и горечь утраты мешалась с восхищением и
гордостью за нашего политрука, беззаветно храброго и душевно щедрого человека.
...Их автомашина
немецкие самолеты, пришлось укрываться в кустарниках и под деревьями.
Пикировщики шли на Пирятин. Полуторку Ерусланову выделили из другого
подразделения. Шофер, молодой парень, оробел в тревожной обстановке. Поглядывая в
небо, обеспокоенно спрашивал: «Опять, значит, будут бомбить?»
Они подъезжали к своему повороту. Вдруг Ерусланов приказал остановить
машину. Встал на подножку, глядя вперед и прислушиваясь. Вдали, примерно в
километре, виднелся длинный деревянный мост. За ним дорога сразу поворачивала
вправо, скрываясь за невысоким холмом.
Политрук скомандовал: «Езжай прямо!» Шофер тронул машину. «Побыстрей!»
Вблизи моста Ерусланов велел остановиться на левой обочине. Опять
сосредоточенно посмотрел вперед. Когда там, за поворотом, отдаленно зататакало,
политрук приказал шоферу: «Забирай оружие и уходи! Кустами пробирайся к дороге.
Там наш полк на марше. Обязательно дойди и скажи товарищам, чтоб остерегались.
Враг — вот он, смотри!»
Действительно, из-за поворота на дорогу выскакивали мотоциклы с
автоматчиками. Они устремились к мосту.
Ерусланов взялся за руль, вытесняя шофера с места: «Делай, как сказано! Беги!
Хотя постой... — задержал он парня. — Доберешься, скажешь, что коммунист
Ерусланов [132] Степан погиб за честь Отчизны, за наше правое дело. Ну, будь жив,
сынок! Прощай!»
Шофер нырнул в придорожные кусты. Отбежав метров на двести, остановился,
наблюдая, что будет делать Ерусланов.
Из-за поворота показались немецкие танки. Мотоциклисты переехали мост и
замешкались, увидев, как прямо на них мчится автомашина с бочками в кузове. Стали,
было, разворачиваться, но она наскочила, таранила один мотоцикл, другой...
Автоматчики открыли беспорядочную стрельбу, а машина уже сближалась с передовым
танком, въехавшим на мост. Над ней вдруг вихрем поднялся ввысь огненный столб,
потом донесся взрыв, и все — мост, нашу машину, танки с крестами на бортах и
мотоциклы с автоматчиками — охватило бушующим багровым пламенем...
Шофер добрался до цели, когда полк небольшой колонной приближался к
повороту. Срывающимся голосом рассказывал о подвиге Ерусланова. Полковник
Григорьев и бывшие рядом командиры сняли фуражки, постояли в молчании. Затем
Григорьев махнул рукой: вперед! Соблюдая интервалы, полк двинулся к Пирятину...
Бабенко долго молчал, потом решительно сказал: