Уильям Шекспир — образы чести и благородства

Комаров Александр Сергеевич

(Martin, Philip J. T. «Shakespeare's Sonnets; Self, Love and Art». New York City, NY: Cambridge University Press, 1972. Print, p. 20).

Критик Джозеф Пекиньи (Joseph Pequigney) предположил, что «... сонет 1 смог «подходящим способом» начать наименее традиционную из последовательностей, так часто повторяющих любовных сонетов поэтов эпохи Возрождения».

Он продолжил: «Это обеспечивало «производство метафорических мотивов», которые будут повторяться в последующих сонетах, особенно в следующих четырнадцати или около того; что предоставило понимание красоты и времени и их взаимосвязи, а также эмблему розы, всё то, из чего была составлена «значимость образов

в других сонетах»; и что показывало тему воспроизведения, которая будет затронута во всех, кроме одного из шестнадцати последующих сонетов».

(Pequigney, Joseph. «Such Is My Love: A Study of Shakespeare's Sonnets». Chicago: University of Chicago, 1985. Print, p. 9).

Критик Дональд Альфред Стауффер (Donald Alfred Stauffer) отметил, что «...сонеты могли быть (изначально при написании расположены не в том порядке, в котором они могли быть расположены абсолютно правильно, но никто не может отрицать, что они связаны и что они действительно показывают какое-то развитие, некую «историю», даже если они неполные и не всегда (в литературном изложении удовлетворительные».

(Crosman, Robert. «Making Love out of Nothing at All: The Issue of Story in Shakespeare's Procreation Sonnets». Shakespeare Quarterly 41.4 (1990): 470—488. Folger Shakespeare Library in association with George Washington University. Web, p. 470).

Критик Хелен Вендлер, так прокомментировала значимость этого сонета для остальных: «When God saw his creatures, he commanded them to increase and multiply. Shakespeare, in this first sonnet of the sequence, suggests we have internalized the paradisal command in an aestheticized form: From fairest creatures we desire increase. The sonnet begins, so to speak, in the desire for an Eden where beauty’s rose will never die; but the fall quickly arrives with decease. Unless the young man pities the world, and consents to his own increase, even a successively self-renewing Eden is unavailable», «Когда Бог увидел свои создания, он повелел им увеличиваться и размножаться. Шекспир в этом первом сонете последовательности предполагает, что мы усвоили райскую заповедь в эстетичной форме: от прекраснейших созданий мы желаем увеличения. Сонет начинается, так сказать, с желания попасть в Эдем, где роза красоты никогда не умрёт; но падение быстро приходит со смертью. Если молодой человек не пожалеет мир и не согласится на своё собственное прибавление, то даже, последовательно само обновляющийся Эдем будет недоступен».

(Vendler, Helen. «The Art of Shakespeare's Sonnets». Cambridge, Massachusetts: Belknap of Harvard UP, 1997. Print, p. 46).

Критик Кеннет Ларсен отметил, что Шекспир «... не начинал всю последовательность с обычного сонета посвящённого некой молодой особе».

Ларсен также отметил, что первая строка сонета напоминает текст из Книги Бытия, так называемого среди теософов «обиталища библейских открытий». Эта строка сильно напоминает Божью заповедь: «bring ye forth fruite & multiplie: grow plentifully in the earth, and increase therein», «приносите плоды и размножайтесь: обильно произрастайте на земле и размножайтесь на ней» (9.10; GV).

(Larsen, Kenneth J. «Sonnet 1, Essays on Shakespeare's Sonnets»).

Критический обзор сонета 1.

Первое четверостишие:

Шекспир начинает сонет 1 с упоминания физической красоты «прекраснейших созданий», затем бросает вызов отсутствию у молодого человека желания иметь наследника.

Согласно утверждениям, критика Роберта Мэтца: «Сонет 1

настолько далёк от романтических желаний, которые обычно мы связывали с (каноническими) сонетами, что в нём даже не упоминалась ни одна женщина... Впрочем, хотя в этом сонете нет женщины, это не значит, что нет желания. Напротив, Шекспир постоянно выражал своё сексуальное желание к молодому человеку, которого он называет «розой красоты» и который, как он предупреждал, должен, подобно розе воспроизводить самого себя (через потомство)».

(Matz, Robert. «The World of Shakespeare's Sonnets: An Introduction». Jefferson, NC: McFarland &, 2008. Print, p. 79).

(Примечание: критик Роберт Мэтц свои неразрешённые проблемы гендерной ориентации без зазрения совести в полном объёме переложил на гения драматургии, который судя по контексту его пьес был человеком набожным. Но где элементарная логика в утверждениях критика: «Шекспир постоянно выражал сексуальное желание к молодому человеку, но при этом нескончаемо призывал его к продолжению рода», но каким образом от связи мужчины с мужчиной могло возникнуть потомство, вопреки религиозным убеждениям и библейским заповедям?! Тем более, группа «Свадебных сонетов» была написана и приурочена к завершению срока помолвки и свадьбе его дочери Элизабет де Вер с Саутгемптоном).

«Намёк на розу особенно важен, потому что роза, символ любви мужчины к женщине редко использовалась для символического обозначения (чувства) к мужчине».

(Pequigney, Joseph. «Such Is My Love: A Study of Shakespeare's Sonnets». Chicago: University of Chicago, 1985. Print, p. 10).

В конце первого четверостишия, каламбур Шекспира со словом «нежный» (как очевидное значение молодости и красоты, так и менее очевидный смысл валюты для облегчения долга) ещё раз иллюстрируя потребность возлюбленного в размножении, чтобы погасить свой долг целомудрия.

Оборот речи «tender heir», «нежный наследник» в строке 4 содержит каламбур, поскольку она ссылается на ложную этимологию латинского слова «mulier», «жена» или от «mollis aer», «мягкий воздух», придавая фразе двойное значение: не только в том, что ребёнок сохранит свою память, но и то, что его жена будет в себе вынашивать этого ребёнка.

Этот каламбур нашёл своё отражение в пьесе Шекспира «Цимбелин» (Shakespeare, William. «Cymbeline», Act V, Scene II, lines 448—449), уже ранее обсуждалась этимология».

Booth, Stephen, ed. 2000 (1st. ed. 1977). «Shakespeare's Sonnets» (Rev. ed.). New Haven: Yale Nota Bene. ISBN 0300019599. p. 579).

Второе четверостишие:

Во втором четверостишии повествующий говорит, что молодой человек не только обручён с самим собой, но и разъедает самого себя и оставит голод позади там, где есть изобилие, тем самым делая жестокое «я» молодого человека врагом его «милого я».

Пятая строка сонета: «Но ты, сделку заключил со своим родным ярким взором», предполагает, что молодой человек дал обет самому себе, например, при обручении, но обет был сведён к узкому кругу (людей), к которым он обращал свой собственный взор».

(Pequigney, Joseph. «Such Is My Love: A Study of Shakespeare's Sonnets». Chicago: University of Chicago, 1985. Print, p. 8. ISBN 9780226655642).

Далее Шекспир приводит образ свечи, сгорая пожирает саму себя: «Самодостаточно его питаешь подачей твоего пламени огня», что вполне могло быть связано с обжорством тринадцатой строки.

(Vendler, Helen. «The Art of Shakespeare's Sonnets». Cambridge, Massachusetts: Belknap of Harvard UP, 1997. Print, p. 46. ISBN 9780674637122).