Уильям Шекспир. Гений и его эпоха
Шрифт:
Та, которая послужила прототипом Клеопатры, чувственной, обворожительной женщины, возможно, все еще была жива; но королева в Клеопатре умерла, хотя ее отсутствие в каком-то смысле значило для нового государства больше, чем присутствие короля. Нил Клеопатры мог быть Темзой тридцать лет назад. Непостоянная, ревнивая, коварная, мстительная, величественная, обожаемая, несмотря на свой возраст, Елизавета, кажется, продолжает жить в обличье марокканки, или цыганки, или цветной шлюхи из клеркенуэльского борделя. И, лишенная всех человеческих черт, кроме патриотизма, стойкости и красноречия, она — Волумния, мать Кориолана, провозглашенная сенаторами «спасительницей Рима, вернувшей <…> жизнь». Между тем Джеймс, не ставший ничьим прототипом, облеченный божественной властью, но не мифической, учил свой народ уважать епископов и бороться с курением.
Есть ли что-нибудь от предыдущего правления в «Тимоне Афинском»? Его герой в начале пьесы — знатный человек, вроде Саутгемптона, богатый и щедрый покровитель искусств. В первой сцене его поджидает поэт, чтобы преподнести ему строки, которые, возможно неизбежно,
61
Перевод П. Мелковой.
Художник, также ищущий покровителя, спрашивает его: «Вы, верно, посвященье написали / Великому Тимону?» Шекспир живо вспомнил старые времена «Венеры и Адониса». Но затем поэт исчезает из пьесы, и у нас нет ни малейших сомнений в том, чей образ является идентификацией Шекспира: он — сам Тимон. Это преувеличенная, ненормальная, во всем идущая на поводу у автора идентификация, но она, возможно, является актом катарсиса, необходимым, чтобы предотвратить падение автора в меланхолию или безумие. Это не давно ушедшие времена, это современность. Поэт-актер-бизнесмен становится вельможей, который испытывает муки. Щедрость рождает неблагодарность; тот, кто дает в долг, часто теряет и деньги, и друга; акт любви может привести к болезни. Настроение трагедии передает настроение человека, который пресытился высшим светом, с его раболепием, рвачеством и интригами. Тимон навсегда покидает Афины. Настало время для его создателя покинуть Лондон — возможно, не навсегда, но на все более длительные и длительные периоды сельской тишины, которые незаметно становились своего рода уходом в отставку. Своего рода: ни один писатель никогда не уходит в отставку.
Глава 18
«НОВОЕ МЕСТО»
Две дороги ведут из Лондона в Стратфорд: одна — через Эйлсбери и Банбери, другая — через Хай-Уайкоумб и Вудсток. Шекспир, кажется, предпочитал вторую дорогу, которая позволяла ему провести ночь в Оксфорде.
«Мистер Уильям Шекспир, — говорит Джон Обри, — ездил в Уорикшир раз в году». Затем он рассказывает о хвастовстве сэра Уильяма Давенанта, человека, который сделал очень много, чтобы вернуть драму в Лондон после того, как пуритане почти на двадцать лет объявили ее вне закона. Давенант утверждал, что является сыном Шекспира, который, проезжая через Оксфорд, часто останавливался в «Короне», на постоялом дворе, хозяйкой которого была госпожа Давенант. Она была, продолжает Обри, очень красивой женщиной, весьма остроумной и милой в общении. Так как Давенант часто повторял свою историю, это создало его матери «весьма легкомысленную репутацию, из-за чего ее называли шлюхой». Возможно, стоило иметь мать, которая была шлюхой, и считаться незаконным сыном, если человека, наставившего ее мужу рога и ставшего отцом незаконнорожденного ребенка, звали Уильям Шекспир.
Одна дорога привела бы Шекспира в Стратфорд по Банбери-роуд, другая — по Шипстоун-роуд, которая сливается с Банбери-роуд как раз перед Клоптонским мостом. Пересечь мост, повернуть налево к Уотерсайд, потом направо к Чэпел-Лейн. На углу Чэпел-Лейн и Чэпел-стрит стоял дом «Новое место». Здесь поджидала Уилла его жена Энн с их дочерью Джудит. Сьюзен вышла замуж в 1607 году за доктора Джона Холла, очень модного стратфордского врача.
«Новое место» давно исчезло, но сохранилось прекрасное описание того, как выглядел дом. Он был построен в 1490-х годах сэром Хью Клоптоном, уроженцем Стратфорда, который стал лордом-мэром Лондона, восстановил Стратфордскую часовню гильдии и построил мост, который все еще носит его имя. Клоптон строил на славу и не похоже, чтобы ограничивал себя в расходах на свой «большой дом», как он называл его. По фронтону дом имел шестьдесят футов и семьдесят футов в глубину. В доме было десять каминов, что предполагает наличие более чем десяти комнат. «Дом построен из кирпича и деревянных балок», — сказал путешественник в середине XVI века. Это было до того, как дом пришел в «страшную разруху и упадок»; спас его Уильям Андерхилл, адвокат школы барристеров Иннер Темпл и уорикширский землевладелец, который купил его через три года после рождения Шекспира. Его сын, еще один Уильям, продал его Шекспиру в мае 1597 года — дешево, за шестьдесят фунтов, так как при доме было также два сада и два амбара. Через два месяца после продажи второй Уильям Андерхилл был отравлен своим сыном Фалком, которого, как положено, повесили в Уорике. Жестокий сын убивает отца. Плохое предзнаменование? Привидения? Новый владелец не особенно волновался.
За исключением конька крыши, этот рисунок, сделанный в конце века, представляет дом Шекспира, «Новое место», в том виде, как он, вероятно, выглядел при жизни хозяина
Владелец дома чаще всего отсутствовал, пока не перестал играть в спектаклях, и ему пришлось возложить на свою жену Энн разного рода обязанности, например ремонт и благоустройство. Был закуплен в большом количестве кирпич, на самом деле с избытком, так как городок перекупил его у Энн по десять пенни (в отчетах, естественно, фигурирует имя «мистера Шакспира»), Два амбара дали ей или ему возможность запасать зерно и солод на время нехватки продовольствия, когда граждане умирали из-за его отсутствия на улицах Лондона. В феврале 1597 года в Стратфорде было записано, что владельцем десяти кварт солода был «Уим. Шакеспир на Чэпел-стрит». Это, между прочим, указывает на то, что Шекспиры владели «Новым местом» до официальной даты покупки. Передача собственности в те дни была долгим процессом. Нужно было соблюдать ритуал юридической фикции, где человек, которому собственность предстояло передать, выступал в качестве истца против владельца, которому предлагалось прервать владение этой собственностью. Ответчик соглашался с правом истца, и подробные отчеты достигнутого соглашения заносили в документ, известный как «основание для взыскания», последняя часть состоящего из трех частей договора. Договор («toothed document») «имел зубцы», как видно из его названия. Если разорвать договор пополам, то образуются два зубчатых края, которые, сложенные снова вместе, совпадут как верхние и нижние зубы. Это является доказательством его аутентичности. При покупке дома зубчатые края на документе полагалось иметь продавцу, покупателю и в судебных отчетах. Суд оставлял себе нижнюю часть договора — отсюда «основание для взыскания». Шекспир вспомнил все это в «Гамлете»: «Этот молодец был крупным скупщиком земель, со всякими закладными, обязательствами, купчими, двойными поручительствами и взысканиями». Взыскания полагалось делать с майоратного наследования собственности.
В нижней части красиво написанного документа о покупке Шекспиром «Нового места» видна четкая подпись, которая под стать достатку ее обладателя
Шекспир, вероятно, не испытывал чувства неловкости, получая прибыль от продажи зерновых хлебов, когда населению угрожал голод. Бизнес есть бизнес. Но он понимал, что думали люди о высоких ценах. В первой сцене «Кориолана» показана «толпа восставших горожан», которые готовы убить Кая Марция (позднее ему прибавят к его имени «Кориолан», чтобы увековечить его победу над Кориолами) как худшего из тех, кто «морят нас голодом, а у них амбары от хлеба ломятся». Какие-то черты Кориолана есть в Шекспире: он — дворянин, который презирает толпу.
Та часть толпы, которая посещала театр, помогала Уиллу набивать кошелек. В 1602 году он послал домой из Лондона триста двадцать фунтов, чтобы купить сто двадцать акров земли у семейства Комба. Гилберт действовал как агент своего брата. В тот же год на Чэпел-Лейн, неподалеку от «Нового места», был куплен коттедж, предназначавшийся для садовника. Сады Шекспира, вместе с двумя оранжереями, которые Уилл добавил к своему движимому имуществу, нуждались в постоянном присмотре. Его недвижимое имущество было увеличено покупкой на сумму в четыреста сорок фунтов права сбора десятины («десятипроцентного налога») в Стратфорде, Старом Стратфорде (пахотные земли к северу от города), Уэлкомбе и Бишоптоне. Между тем из «Глобуса» поступали дивиденды, как поступали и позднее, дополнительно, от «Блэкфрайерса». Но хотя Шекспиры были богаты, они еще держали жильцов. Когда Сьюзен ушла из дома, выйдя замуж, освободилась комната (можно предположить, что свободная комната была и раньше) для Томаса Грина, секретаря городской корпорации, его жены и двух детей, которые жили в «Новом месте». В сохранившемся документе Грин указывает, что он, возможно, покинет «Новое место» в 1610 году: как раз в этом году Уилл перебрался из Лондона в Стратфорд. У него еще оставались дела в Лондоне, но они отошли на второй план по сравнению с его жизнью в Стратфорде. Выйдя в отставку, он не хотел видеть рядом с собой семейство Грина (все еще мучило воспоминание о «белой вороне»?). Он не хотел слышать крики детей другого мужчины в своем саду или садах.
1610 год оказался чрезвычайно хлопотным для одной группы людей в Лондоне. Завершался перевод Старого и Нового Завета, который проводился по распоряжению короля Джеймса. Эта грандиозная работа была начата в 1604 году, через три года после того, как король Джеймс красноречиво выразил неудовлетворение состоянием библейских текстов в Англии, где люди пользовались Женевской Библией (английским переводом Библии, напечатанным в Женеве в 1560 году), а церковь использовала епископскую Библию, и Женевская Библия никуда не годилась, потому что на полях книги было множество надписей антимонархического характера: «Слишком пристрастно, неправда, подстрекательство и чрезмерное смакование опасных и предательских образов». Новая унифицированная Библия, сказал король, должна стать народной: предельная ясность, никаких трудных слов. Это был правильный принцип, и он принес хорошие результаты.
Над Библией трудились пятьдесят четыре переводчика, разделенных на шесть групп или компаний: две в Вестминстере под руководством Ланселота Андруза, две в Оксфорде под началом Джона Хардинга, две в Кембридже под началом Эдуарда Ливли. Когда одна группа завершала перевод главы, его внимательно рассматривали две другие группы. Там, где возникали особые затруднения, привлекали для консультаций ученых мужей из университетов, необязательно духовенство. Благозвучие поэтических частей Старого Завета, таких, как Псалмы и Песнь царя Соломона, оценивали те, кто понимал толк в музыке слов. В рассказе Редьярда Киплинга «Проверка Священного Писания» Шекспир и Бен Джонсон обсуждают принесенный им перевод Библии. По мнению некоторых, именно так все и могло быть на самом деле. Они были величайшими поэтами своего века; Библия должна была стать плодом труда как литературы, так и благочестия.