Уинтер-Энд
Шрифт:
— В определенном смысле ее судьба не отличалась от судьбы женщины с фотографии в медальоне. Ту тоже никто не убивал.
— Кто она, Николас? Она из местных? Как ее звали?
— Это вам придется выяснить самому.
Он вздыхает, меняет позу, и это говорит мне, что для него сегодняшний допрос закончился. Собственно, я и сам только рад возможности уйти отсюда и потому прекращаю наш разговор и зову помощников шерифа, чтобы они увели Николаса в его камеру.
День был жаркий, не такой, какие характерны для флоридского лета в полном его разгаре, но близко к тому. Я на неделю приехал в Майами, чтобы
На третий день отпуска я вез мать с отцом в маленький прибрежный ресторанчик, в который они заглядывали каждую среду. Отец сидел рядом со мной, мы обменивались мнениями о бейсбольной команде «Бостон ред сокс», о ее прошлом и настоящем, а мама, сидевшая сзади, время от времени вставляла в наш разговор собственные замечания.
Машин на улицах было немного, а вот людей на тротуарах — порядочно. Главным образом туристов, если судить по их виду. Все они казались довольными, умиротворенными теплом, и шагали неторопливо.
Думаю, от них-то я и получил первый сигнал: происходит что-то неладное. Я приближался к пересечению с одной из идущих на юг улиц, свет впереди горел зеленый, и вдруг увидел, что большинство пешеходов справа от меня смотрит, замерев на ходу, в сторону улицы, которую мне предстояло пересечь.
Проезжая под светофором, я услышал не заглушаемый больше домами рев двигателя стремительно летевшей машины. И взглянул направо.
Начиная с этого мгновения воспоминания мои смазаны. Я увидел налетавшую на меня темную машину и, помнится, нажал на тормоз. Потом меня бросило в сторону, точно матадора во время корриды, ремень безопасности врезался мне в грудь, я почувствовал, как меня осыпают, впиваясь в тело, острые осколки стекла. Мою машину несло боком, покрышки визжали, а потом улицу передо мной перекосило — это колеса с пассажирской стороны оторвались от мостовой, и тут сработала подушка безопасности, на несколько секунд погрузив меня в чистую белизну. Затем я почувствовал, как дверца рядом со мной содрогнулась и прогнулась, ударившись об асфальт. Какая-то жидкость закапала мне на щеку. Я либо отключился, либо был оглушен и потому не сразу понял, что произошло. Снаружи появились мигалки полицейской машины. Я взглянул вбок, нет, вверх, и увидел залитое кровью лицо свисавшего с сиденья отца. Дверца рядом с ним была изодрана в клочья и пробита насквозь.
Позже полицейские сказали мне, что ни один из опрошенных ими людей не запомнил лица водителя другой машины. Это была хорошо знакомая мне «ситуационная слепота». Они сказали также, что в остатках украденного седана была обнаружена дополнительная мягкая набивка, и спросили, есть ли у меня враги, которые могли бы желать мне смерти. Я, еще не придя в себя, пролепетал несколько имен, — каждый, кто какое-то время проработал в Бюро, обзаводится врагами. Однако большинство из тех, кого мне удалось припомнить, сидели в тюрьме.
В конечном счете полицейские решили, что водитель седана собирался врезаться на нем в витрину какого-то магазина, чтобы ограбить его, и постарался оградить себя от увечий. Трагическая случайность — на нас налетела
И с того времени все, что случилось со мной потом, стало неизбежным. В тот день моя жизнь агента ФБР, по сути дела, закончилась, даже притом что прошло еще шесть месяцев, прежде чем нервный срыв завершил ее окончательно.
— Ну и что ты думаешь? — спрашивает, откинувшись в кресле, Дейл, когда я, закурив, усаживаюсь напротив его рабочего стола, довольный тем, что покинул тюрьму.
Я несколько секунд молчу, наполняя рот табачным дымом, а затем отвечаю:
— Думаю, что у Николаса имелись очень серьезные причины для неприязни и к Гарнеру, и к Ламонд. По его словам, они «злоупотребляли своим положением», он также сказал о людях, укравших у него жизнь. Обе жертвы работали в детском доме, а Ник, несомненно, знаком с ним не понаслышке.
— Бывший воспитанник, затаивший обиду?
— Это сходится со всем, что нам известно, — пожимая плечами, говорю я.
— И ты считаешь, что именно он совершил поджог и убил Гарнера?
— Да, я бы так и сказал. Это произошло шесть лет назад, когда ему было лет где-то от двадцати до двадцати четырех.
— То есть он был достаточно молод, чтобы жить в детском доме в то время, когда там работала Анджела, — замечает Дейл кивая. — В таком случае остается только узнать, кто и зачем откапывал Гарнера. В отчете криминалистов о частичном отпечатке ноги, который мы обнаружили в овраге, говорится, что это мужской полуботинок десятого размера, не очень изношенный, возможно, «Хаш Паппис». У парня, обнаружившего труп, обувь другая, так что нам, похоже, придется искать землекопа.
— Все это хорошо, но мы так и не знаем, почему он туда полез. Николас, пока сидел в тюрьме, получал или отправлял какие-нибудь письма?
— Нет. Он даже по телефону никому не звонил. Ты думаешь, у него есть кто-то за пределами тюрьмы?
— Возможно. — Я протягиваю руку к столу, беру список сотрудников Гарнера и говорю: — Я побеседую с Валленсом и этим Эрлом Бейкером, может быть, они что-то знают. Тебе удалось найти кого-нибудь из работников детского дома?
— Пока нет. Чарли все еще занимается этим.
Я кладу в карман список и фотографию Николаса, встаю.
— Как закончу, позвоню тебе.
— Конечно. И еще, Алекс, — говорит Дейл, когда я уже стою у двери, — не позволяй Нику доставать тебя. Не стоит он того, чтобы тратить на него нервы.
Я киваю и захлопываю за собой дверь его кабинета.
Бурная погода обернулась дождем, порывы его налетают с запада, пока я еду на север, к городку Касл-Хилл, в котором живет Эрл Бейкер. Струи воды бьют в ветровое стекло, заставляя «дворники» усердно трудиться.
Я бегу к дому номер 12 по Палвер-стрит со всех ног, даже не удосужившись разглядеть как следует это безликое здание, очертания которого вырисовываются в мокрой мути. Когда Бейкер открывает дверь, меня, стоящего под козырьком крыльца, уже бьет крупная дрожь.
— Чем могу быть полезен? — спрашивает он громко, стараясь перекричать шум бьющих по навесу струй. Бейкер — плотной комплекции мужчина лет пятидесяти с чем-то.
Я показываю полицейский значок.
— Управление шерифа. Я хотел бы переговорить с вами. — Я оглядываюсь назад. — И лучше бы в доме.