Уитни, любимая. Том 2
Шрифт:
— Мы очень гармоничная пара, — заметила Уитни, когда Клейтон помогал ей выйти.
— В каком отношении? — холодно осведомился он.
— Черное прекрасно сочетается с золотистым, — с деланной невинностью пояснила Уитни и обманчиво небрежным жестом сбросила с плеч шелковый палантин, позволив ему упасть на землю.
— Не могу понять, черт возьми, какая разница… — начал Клейтон и застыл на месте, не в силах оторвать разъяренного взгляда от кремово-розовой плоти, обрамленной переливающимся золотом. — Пытаешься узнать, как велики пределы моего терпения и до чего
— Нет, милорд, — скромно ответила Уитни, сознавая, что прибывающие гости с любопытством посматривают на них. — По-моему, я и так довела вас до крайности, всего лишь сообщив о том, что собираюсь подарить ребенка.
— Я посоветовал бы, — бросил Клейтон, с видимым усилием пытаясь взять себя в руки, — помнить о своем состоянии и вести себя соответственно.
Уитни лучезарно улыбнулась мужу, ощущая, что его горящий взгляд по-прежнему прикован к ее груди.
— Конечно, — весело согласилась она, — я собиралась так и поступить, но мое вязанье не поместилось в ридикюле!
В доказательство она предъявила мужу крохотную шитую бисером сумочку и тут же охнула от острой боли: пальцы Клейтона безжалостно впились ей в руку чуть повыше локтя.
— Постарайся как можно лучше провести время, потому что это последний бал, который ты посещаешь. Я запру тебя в Клейморе, пока не родится ребенок, а сам перееду в городской дом.
Надежда и решимость окончательно покинули Уитни, оставив лишь отчаяние и горечь.
— В таком случае прошу, не позорь нас обоих сегодня, оставляя клеймо своего презрения на моей руке.
Хватка Клейтона резко ослабла, он, казалось, даже не сознавал до этого, что прикоснулся к ней.
— Боль, — прошипел он, когда они проходили мимо дворецкого, — как и любовь, вещь, которую можно делить на двоих.
С первой минуты, как они очутились в гостиной, Уитни смутно сознавала: что-то неладно — но никак не могла понять, в чем дело. Просто все казалось таким… таким обычным. Нет… слишком обычным, словно все делали невероятное усилие казаться такими, как всегда.
Почти час спустя Уитни подняла глаза и увидела лорда Эстербрука. Она улыбнулась ему, и он кивнул в ответ, но, как только направился к ней, Уитни сделала вид, что поглощена беседой с поклонниками, окружившими ее. Она никогда не верила, что лорд Эстербрук чернил ее перед Ванессой на балу у Ратерфордов, но он обладал крайне извращенным чувством юмора и острым как бритва языком, поэтому Уитни обычно старалась держаться от него подальше.
Эмили, вскоре приехавшая на бал, объяснила причину странной атмосферы, царившей там.
— О Господи милостивый, — пробормотала она, отводя Уитни в сторону и украдкой оглядывая собравшихся гостей. — Мой свекор иногда способен на любую глупость! Я ушам не поверила, когда он пять минут назад сообщил мне, какого труда ему стоило заполучить ее на бал и устроить сюрприз моей свекрови!
— О ком ты говоришь? — удивилась Уитни, хотя предчувствие несчастья тяжелым грузом легло на сердце.
— Мари Сент-Аллермейн. Она здесь! Отец Майкла пустил в ход все связи, чтобы упросить
Но Уитни уже не слушала. Ноги и руки тряслись с того мгновения, как Эмили упомянула имя бывшей любовницы Клейтона — красавицы и знаменитой оперной певицы Мари Сент-Аллермейн. И всего час назад муж объявил о своем намерении перебраться в лондонский дом.
Уитни не помнила, что ответила Эмили и как сумела вернуться в компанию знакомых, которых только что покинула. С омерзительно тошнотворным страхом она ожидала появления певицы.
Огромная гостиная была переполнена приглашенными. Украдкой Уитни наблюдала, как Клейтон вошел в комнату. Это произошло именно в тот момент, когда аккомпаниатор усаживался за большой рояль, а музыканты поднимали инструменты. Атмосфера была настолько напряженной, что, казалось, вот-вот разразится гроза, хотя Уитни не могла сказать почему: то ли из-за появления женщины, чьи красота и голос были легендой, или потому, что все втайне ожидали, что произойдет, когда Мари и Клейтон встретятся лицом к лицу.
Клейтон, на несколько минут остановившись, чтобы с кем-то поговорить, наконец подошел к Уитни. Толпа расступилась, чтобы супруги могли подойти к роялю.
Уитни стояла, опершись на руку Клейтона. Она знала, что он не желает этого, но чувствовала себя настолько плохо, что, казалось, вот-вот упадет, и отчаянно нуждалась в опоре.
— Ни у кого в мире нет такого голоса, как у Сент-Аллермейн, уж поверьте мне, — заметил пожилой мужчина, сосед Клейтона.
Уитни ощутила, как мускулы на руке мужа напряглись и медленно расслабились. Он не знал! О Боже, он не знал! Почему именно сегодня ему понадобилось выглядеть таким ошеломительно, неотразимо красивым? И почему, подумала она, сдерживая обжигающие слезы при виде ослепительной блондинки, входившей в комнату, Мари Сент-Аллермейн должна быть такой маняще, чарующе прекрасной?
Уитни как ни старалась, не могла отвести взгляда от певицы. Мари обладала телом Венеры и магнетизмом женщины, уверенной в своей необыкновенной красоте и при этом вовсе не одержимой собственной внешностью.
И когда она начала петь, комната пьяно покачнулась перед глазами Уитни. У Мари оказался мелодичный голос, имевший способность внезапно звучать мощно и чувственно. В глазах певицы переливались смешливые искорки, словно она находила молчаливое обожание сотен зрителей, восхищавшихся ею, глупым и неуместным.
По сравнению с ней Уитни чувствовала себя глупенькой девчонкой, некрасивой простушкой. И смертельно больной. Потому что теперь она точно поняла, что это значит — быть любовницей Клейтона. Этой женщине знакомы пьянящие поцелуи Клейтона, она лежала обнаженная в его объятиях, вздрагивала в исступленном наслаждении, когда он глубоко вонзался в нее. Уитни не сомневалась, что сейчас она бледна как смерть. В ушах звенело, руки были ледяными. Если она останется здесь еще на минуту, наверняка потеряет сознание, если же уйдет, устроит сцену, то станет причиной злобных сплетен, которые, конечно, не утихнут много лет.