Укол китайским зонтиком
Шрифт:
– Смотрю, чисто у вас, как не было беспорядка, – начала Надежда издалека.
– Да уж, – пригорюнилась дворничиха, – был человек и нету, даже вещей не осталось. Квартира пустая.
– Плохо, когда одинокий человек умирает, – поддержала Надежда разговор, – вспомнить его некому. Эта женщина из семнадцатой квартиры одинокая ведь была, нелюдимая, так?
– Елизавета Петровна-то? – встрепенулась дворничиха.
«Стало быть, ее тоже Елизаветой звали, – подумала Надежда, – а что такого, та ей какой-нибудь прабабкой приходилась, верно. Или более дальней родней».
– Одинокая –
– Это верно… – Надежда подумала, что пора ей уходить, потому что дворничиха глядела уже с легким подозрением и на дальнейшие вопросы отвечать не собиралась.
Девочка с грустью разглядывала рисунок, который начал понемногу смазываться.
– А хочешь, я поговорю с тем художником, чтобы он твой портрет нарисовал на бумаге? – спросила Надежда. – Он по памяти нарисует, а я тебе потом передам. Бесплатно, – добавила она, заметив, как мать нахмурила брови.
Девочка просияла и запрыгала перед ними на одной ноге.
– Вот сейчас ему сразу и позвоню… – Надежда раскрыла сумку, поискала там мобильный телефон и вроде бы случайно выронила старинную открытку.
Девочка подняла ее и рассмотрела.
– Это не живая тетенька, а кукла, – сказала она.
– Ну да, а ты что – видела где-то такую куклу? – перешла Надежда к делу.
– Конечно, у Елизаветы Петровны… Она мне поиграть не давала, а только из своих рук посмотреть. Говорила, вещь ценная, ей дорога как память.
– Вот как? – пробормотала Надежда. – Стало быть, кукла у нее действительно была.
– Точно такая же, в синем платье, – охотно подтвердила девочка, – с зонтиком.
– Ничего не осталось, стоило беречь как память… – вздохнула дворничиха. – Вот я скажу, женщина она была непростая. Потому как сестра-то ее двоюродная из Вологды после того, как мусор выбросила, задумала замки менять. Вызвала мастера, он так ругался. Это, говорит, такой замок сложный, удивительный, такой и в магазине не продается. И стоит он очень дорого. И его, говорит, никакой отмычкой не откроешь, только ключами. Да и ключи-то не сделаешь. А ты, говорит, тетеха вологодская, поставишь самый обычный, который пальцем открыть можно. Все замки, что в магазине продаются, от честных людей. Только этот вот замок настоящий.
Ну, она его не послушала, велела все равно менять. Я потому знаю, что насорили они на лестнице, меня управдом послал убирать.
– А вы, значит, к ней тоже убирать ходили? – спросила Надежда осторожно.
– Не то чтобы постоянно… но если нужно… – замялась дворничиха. – А вот как-то прихожу я к ней, она мне дверь открывает бледная такая, дышит с трудом. Я вижу, что человеку плохо, врача вызвать, спрашиваю, или уж «Скорую»…
Не надо, говорит, этого врача, а вот незадача, телефон у нас отчего-то не работает.
А ведь и верно, с утра что-то они там чинили, молчат все телефоны у них в подъезде. Позвони, говорит, по телефону, только не по мобильному. Номер запомни, я и запомнила, до сих пор в голове сидит. Два ноля, три пятерки, а как там спросят добавочный, то скажи – восемьдесят один. И больше ничего, сразу трубку вешай.
– Ладно, пойду я. – Надежда внезапно заторопилась, потому что стало ей как-то неуютно. – Насчет портрета не беспокойтесь, раз обещала, то сделаю.
Все разошлись, во дворе снова стало пусто, и тогда материализовался тот самый неприметный мужчина. Все это время он отсиживался в кустиках. Женщины говорили довольно тихо, он не все расслышал, однако видел, что та, Лебедева, показала какую-то бумажку. Потом оглянулась опасливо и заторопилась к выходу.
Да, можно, конечно, нажать на дворничиху и выяснить, о чем они говорили. Но тогда придется раскрываться, а этого ему пока делать не хочется. Рановато. А лучше бы и совсем не надо, хорошо бы все тихо сделать, без лишнего шума.
Надежда заехала еще к тетке, выслушала ее нелестные замечания и поехала домой. Тетка не слишком распиналась – потому что Надежда с ней не спорила – да, конечно, очки починили плохо, да, она не сумела приструнить мастера, да, нет у нее ни хватки, ни принципиальности, да и активной жизненной позиции не хватает, да, если случится что серьезное, на нее нельзя положиться. Естественно, тетка быстро затихла – кому охота ругаться, если никто не возражает.
Надежда молчала вовсе не по кротости характера, она просто усиленно думала. Стало быть, китайская кукла у убитой женщины точно была, девочка ее видела. И можно предположить, что неизвестный убийца приходил к той женщине за куклой. Только зачем убивать? Ну, стукнул бы по голове, много ли немолодому человеку нужно? Забрал бы куклу да и пошел себе. А этот, видите ли, еще и непотребство такое устроил. Не сходится что-то. Там, в музее, все сделали аккуратно и быстро. А здесь все наоборот.
Теперь насчет замка. По всему получается, что открыла эта женщина дверь сама. Потому что мастер по замкам точно знает, уж очень он тот замок нахваливал. Но опять-таки не сходится, поскольку дворничиха говорила, что дама была осторожная, кому попало ночью бы дверь ни за что не открыла. Опять же случай с телефоном. Дворничиха такое придумать не смогла бы. И номер запомнила, Надежда, кстати, тоже на всякий случай в памяти его отложила. Два ноля, три пятерки, а когда там спросят добавочный, сказать – восемьдесят один. И все, дальше они сами знают. Записать, что ли? Да ладно, так запомнится.
Остальной день прошел в суете и сомнениях. Делая котлеты, запихивая белье в стиральную машину и протирая пол, потому что негодник кот разбросал везде гранулы из своего домашнего туалета, Надежда думала, что же ей делать. Либо все бросить и записаться на курсы макраме или квилта (ужас какой!), либо продолжать расследование странного похищения китайских кукол.
Надежда тяжело вздохнула. Все знакомые, узнав, чем она занята, хором посчитали бы, что она просто мается дурью.
– Но мне интересно! – сказала Надежда. – Ужасно интересно узнать, в чем там дело с этими куклами.