Украденная невеста

Джеймс М. Р.

— Я думаю, мы начнем с чего-нибудь попроще, раз уж ты так хорошо повиновалась сегодня. — Виктор проводит пальцами по моим волосам, сначала нежно, пока его рука не скользит по моему затылку, и я чувствую, как они переплетаются, запутываясь в густых прядях и оттягивая мою голову назад, так что я смотрю на него снизу вверх.

Я невольно издаю тихий стон боли. Его рука крепко сжимает мои волосы, удерживая мою голову на месте, и его пристальный взгляд скользит по моему лицу, по все еще заживающим синякам и задерживается на моих губах, затем возвращается к глазам.

— Знаешь, я имел в виду то, что сказал, — тихо говорит он. — Ты очень красива, Катерина. Моя прекрасная невеста и уже жена. И я не собираюсь портить эту красоту так, как это сделали те звери, если ты этого боишься. Но я все равно накажу тебя.

Затем он наклоняется, расстегивая ремень одной рукой, и я знаю, что будет дальше. Он начинает расстегивать молнию, но затем останавливается, его рука застывает.

— Я собирался трахнуть тебя в рот для собственного удовольствия, — задумчиво говорит он. — Но я не думаю, что непослушная жена заслужила право сосать член своего мужа, даже в качестве наказания. Поэтому вместо этого мы начнем с чего-нибудь другого. — Виктор делает шаг назад. — Встань и разденься для меня, Катерина. Полностью.

Почему-то это хуже, чем быть вынужденной отсасывать у него. Я не хочу прикасаться к нему ни в коем случае, больше не хочу или, по крайней мере, это то, что я говорю себе, несмотря на предательскую дрожь возбуждения, которая, как я чувствую, ползет по моей коже. Но он знает, как я сейчас отношусь к своему телу, к своей внешности. И он знает, какой уязвимой я почувствую себя, если разденусь перед ним. Но я знаю, что у меня нет выбора.

Я медленно поднимаюсь на ноги, не поднимая глаз. Я скидываю свои кожаные туфли на плоской подошве, отталкивая их, и Виктор прочищает горло.

— Смотри на меня, пока делаешь это, — инструктирует он. — Я хочу видеть твое лицо.

Становится только хуже. Я поднимаю на него глаза, изо всех сил стараясь сохранить самообладание, чтобы не позволить ему увидеть гнев в моих глазах, негодование. Я пытаюсь выглядеть кроткой, даже раскаивающейся, женщиной, которая знает, что была неправа. Это единственный способ пережить это. Это все, что осталось, как и было с Франко, игра на выживание. И не важно, насколько это разбивает мне сердце или как больно мне от осознания того, что Виктор оказался ничуть не лучше, я должна пройти через это.

В некотором смысле, он хуже, потому что Франко никогда не был таким дьявольским. Он никогда не был способен спланировать такой полный обман. Я думала, что раньше была замужем за монстром. Но Виктор намного хуже.

Я поднимаю глаза на ледяной взгляд моего мужа, встречая его, даже не дрогнув.

А затем я наклоняюсь, дотягиваясь до подола своего платья.

КАТЕРИНА

Каждый дюйм одежды, который я снимаю, причиняет мне боль. Не физически. К счастью, что-то вроде раздевания больше не причиняет боли. Но когда я стягиваю платье через голову, я чувствую, как его взгляд скользит по мне, в нем больше нет ни нежности, ни заботы. Такое чувство, что он своим взглядом сдирает мою плоть с костей, разбирает меня на части, лишает того достоинства, которое у меня еще осталось. Я чувствую тяжесть его взгляда, гнев в нем, жестокость, и когда я позволяю платью упасть на пол и стою там в розовом шелковом нижнем белье, которое он купил мне, я чувствую, что начинаю дрожать. И все же, под всем этим, я чувствую проблеск тепла. В его взгляде есть похоть, даже если это жестокая похоть, и что-то глубоко внутри меня хочет знать, что он сделает дальше, как далеко он меня подтолкнет, что он заставит меня почувствовать. Я не забыла шок возбуждения, который испытала, когда он наклонил меня над кроватью и отшлепал, то, как я почувствовала ужас, унижение и жуткое возбуждение одновременно, больше всего сбитая с толку. Я не забыла, как это было, когда я вернулась к нему, и он взял меня всеми возможными способами, вызвав у меня оргазм, когда он жестко трахал меня и впервые взял мою задницу.

Если бы это была другая ночь, я бы почувствовала желание дать отпор, быть дерзкой, подразнить его, но я зашла слишком далеко, и я боюсь того, что может случиться, если я это сделаю. Я боюсь его. Мой муж. Мужчина, имеющий надо мной всю власть в этом мире.

— Снимай все, — четко произносит Виктор, его голос с сильным акцентом и резкий. — Не заставляй меня просить в третий раз, Катерина. Или тебе будет намного хуже.

Я киваю, мое горло внезапно сжимается. Я тянусь к застежке шелкового бюстгальтера, чувствуя, как мои соски напрягаются под шелком вопреки моим желаниям, когда я расстегиваю его. Я не хочу, чтобы он видел даже намек на возбуждение, но что-то в раздевании под его суровым взглядом, когда он остается полностью одетым, что-то зажигает во мне, заливая кожу румянцем, когда я спускаю бретельки с рук. Я говорю себе, что это просто жар от неловкости, но я знаю, что это неправда.

Позволяя лифчику упасть на пол, я понимаю, что даже если бы мне дали шанс покинуть эту комнату, я не совсем уверена, что сделала бы это. Просовывая пальцы под края шелковых трусиков, я спускаю их с бедер, благодарная за то, что сняла их хотя бы для того, чтобы у него не было шанса увидеть, как шелк начал влажно прилипать к моим складкам, и розовый шелк потемнел в промежутке между моими бедрами. Я не хочу, чтобы он знал, что это меня заводит, по крайней мере, пока. В какой-то момент, я знаю, он все равно узнает. И от этой постыдной мысли по моей коже разливается еще один жар, отчего мои щеки краснеют по причине, которая, я знаю, не имеет ничего общего с жаром неловкости.

— Очень хорошо, — одобрительно говорит Виктор, его глаза скользят по мне, как будто он оценивает произведение искусства или что-то еще, чем он хотел бы обладать. Что-то, что будет принадлежать ему.

Я уже принадлежу ему.

— Ложись на кровать, — приказывает он резким голосом. — Держись за столбик кровати в изножье и наклоняйся в талии, Катерина. Пока держи ноги вместе.

Мой пульс подскакивает к горлу. Я знаю, что сейчас произойдет. Я слышу звон пряжки его ремня, когда он расстегивает ее, и мне хочется верить, что он просто готовится трахнуть меня, но я знаю, что это не так. Буквально через мгновение я почувствую жар этого ремня на своей заднице, и мысль об этом должна быть абсолютно ужасающей. Это не должно заставлять меня чувствовать пульсацию тепла между бедрами или ответную влажность, которая угрожает капнуть на мои бедра, заставляя мои колени дрожать от предвкушения. Что за женщина хочет, чтобы ее муж отшлепал ее? Что за женщина хочет быть послушной? Я не была так отгорожена от всего, как некоторые дочери мафии. Я училась в колледже. Я знала о сексе, о том, что нравится мужчинам, и даже о некоторых вещах, которые я бы сочла извращенными. Но ничто не могло подготовить меня к тому, что я буду обхватывать руками прохладное красное дерево столба кровати в спальне моего мужа, нагнутая обнаженной, чтобы он наказал меня ремнем, и чувствовать трепет от того, что, я без тени сомнения знаю, является предвкушением глубоко в моем животе.

— Красиво, — шепчет Виктор. Я слышу щелчок кожи, когда он складывает ремень пополам, а затем я чувствую, что он стоит очень близко ко мне, его рука парит над изгибом моей задницы. Он поглаживает ремень по этому изгибу, прохладная кожа шокирует мою разгоряченную кожу, и я слышу звук, который он издает глубоко в горле. — Ты так прекрасна, когда подчиняешься мне, Катерина, когда ты понимаешь, что твое место здесь, повинуясь мне. Уступая мне.

Я не собираюсь уступать тебе, хочу я огрызнуться, стиснув зубы. Но мое тело уже готово. Я знаю, что с первым щелчком этого ремня будет боль, но будет и удовольствие. Я чувствую нарастающий жар между моих бедер, потребность, то, как я уже начинаю жаждать, чтобы он ко мне прикоснулся. Это почти гребаная предварительная игра, и я ненавижу себя так же сильно, как и его за то, что это так. Кажется, я презираю своего мужа и желаю его почти в равной мере, и, похоже, я ничего не могу сделать, чтобы это изменить. Какие бы отвратительные вещи он ни совершал.

Он проводит ремнем по изгибу другой моей ягодицы, вниз к верхней части бедра, и дрожь пробегает по мне. Вздох срывается с моих губ, когда я чувствую, как кожа отрывается от моей кожи, и я знаю, что в любую секунду почувствую первый удар плетью.

— Думаю, двадцать, — говорит Виктор, его голос грубее, чем раньше. Я слышу в нем желание, сгущающее акцентированные слоги, и я тяжело сглатываю.

— Считай вслух, Катерина, — приказывает он, а затем, прежде чем я успеваю хотя бы вздохнуть, ремень опускается на мою задницу.