Украденная невеста

Джеймс М. Р.

— Я знаю, как это тяжело, — тихо говорит Ана с другой стороны Софии. — Я все еще не чувствую себя собой, хотя все врачи говорят, что травмы хорошо заживают. Я не могу заставить себя попытаться встать и пойти… — Она останавливается, ее голос немного срывается. — Ты храбрее меня, Кэт, — заканчивает она с легкой улыбкой. — Но опять же, ты всегда была храброй.

— Мы все такие, — твердо говорю я. — Все трое из нас. — Я бросаю взгляд на Софию, вспоминая, как она была ответственна за смерть Франко. Она спасла себя и Ану и, возможно, даже меня тоже, когда встретилась с ним лицом к лицу и застрелила его.

София прикусывает губу, ее рука собирается коснуться живота, когда блондинка приносит еще один чайный поднос и наливает три чашки, прежде чем ускользнуть. Я вижу, как она вдыхает, когда ее рука разглаживает маленький бугорок, и я могу сказать, насколько она напугана, даже несмотря на то, что она хорошо это скрывает.

— Виктор и Лука исправят это, — уверенно говорит София. — Лиам тоже приедет, как только у него будет достаточно людей наготове, чтобы удержать Алексея от мятежа. Они не позволят, чтобы с нами что-нибудь случилось. — Ее рука остается на животе.

Моя грудь сжимается, когда я думаю о ребенке, которого я могла бы родить. Я понятия не имею, была ли я беременна, когда меня похитили, но ни один ребенок не смог бы пережить то, что со мной сделали. От одной этой мысли я чувствую себя опустошенной, и я крепко держу руки на коленях, хотя мне хочется прижать их к животу. Я не хочу давать никому неправильное представление и не хочу объяснять. Я знаю, это звучит безумно, что я была так уверена, что, возможно, беременна, когда не было никаких реальных признаков. Это было просто ощущение, и я знаю, что это вообще ничего не значит.

Мне стало совершенно ясно одно: чувствам больше нет места в моей жизни.

Мы все еще некоторое время общаемся, разговор переходит на более нормальные темы, или настолько нормальные, насколько мы можем справиться, учитывая состояние нашей жизни. София рассказывает о своей практике игры на скрипке, с ноткой тоски в голосе, когда она упоминает предстоящее выступление, которое она почти наверняка пропустит сейчас. Она рассказывает о приеме у своего врача незадолго до их отъезда и о том, как они с Лукой договорились не выяснять пол ребенка, пока он или она не появятся на свет.

— Он хочет, чтобы это было сюрпризом, — говорит она, разглаживая руками джинсы. — И я думаю, что это хорошая идея.

— Вы говорили об именах?

— Немного. — София смеется. — Он очень уверен, что это мальчик, поэтому настаивает на Джованни, в честь моего отца. Что, я думаю, очень мило.

— Это мило, — тихо говорит Ана, и я тоже слышу нотку тоски в ее голосе. Я не забыла, что она сказала, когда мы втроем ходили по магазинам за моим свадебным платьем, как сильно она хочет любви и как уверена, что теперь никогда ее не найдет.

— Как у тебя дела? — Спрашиваю я ее, наклоняясь вперед. Трудно подобрать слова, когда я напоминаю о том, что с ней случилось. Я не знаю, исчезнет ли когда-нибудь полностью чувство вины за то, что в этом виноват мой муж. И я не знаю, сможет ли она когда-нибудь полностью выздороветь. Она все еще худая на грани болезни, такая же, какой была, когда была балериной, если не больше. Из того, что сказала мне София, я знаю, что она снова могла бы ходить, но не может заставить себя попробовать. Судя по тому, что я слышала перед моим отъездом в Москву с Виктором, врачи давили на нее, но безрезультатно. Ана решила, что ее расстройство не подлежит восстановлению, и никто, ни врачи, ни друзья, не смогут убедить ее в обратном. Если бы Франко уже не был мертв, я бы убила его снова сама, с горечью думаю я, глядя на бледное лицо Аны. В конце концов, я уже убила одного человека.

Интересно, что бы подумали София или Ана, если бы узнали. София тоже это сделала, нажала на курок и наблюдала, как человек, заслуживший смерти, получает по заслугам от ее руки. У Аны этого нет, но я знаю, что она была рада смерти Франко. Я не думаю, что кто-то из них осудил бы меня за это, они могли бы даже похвалить меня, но в то же время я не могу заставить себя сказать это вслух. Как бы я ни была рада, что убила Степана, и как бы ни было приятно чувствовать эту месть, сейчас она окрашена тем фактом, что Виктор приложил к этому руку. Степан был пешкой, и это лишает меня некоторого удовлетворения. За это должен был умереть Виктор, а не Степан, или, может быть, они оба. Степан был инструментом, но Виктор был тем, кто его заказал, и это заставляет меня чувствовать глубокую горечь, которая скручивает мой желудок и вызывает тошноту, тошноту, которая поднимается по моему желудку и подступает к горлу, пока…

— О боже. — Я вскакиваю, прикрываю рот рукой и бегу в ближайшую ванную. Сначала я не уверена, где она находится, и у меня ужасное чувство, что меня сейчас вырвет на блестящий деревянный пол, и все увидят. Я крепче прижимаю руку ко рту, дико озираясь по сторонам, а затем вижу маленькую дверь, которая, я надеюсь, ведет в ванную на первом этаже, а не в какой-нибудь бельевой шкаф или что-то в этом роде.

Это так, и я едва успеваю добежать до туалета, чтобы упасть на колени и ввалиться в него, хватаясь за бортики, когда чай и минимальное количество еды, которую я съела, выливаются наружу. Я зажмуриваю глаза, чувствуя, как горячие слезы текут по моим щекам, и не в первый раз задаюсь вопросом, как я собираюсь это вынести. Как я собираюсь жить дальше. Может быть, мне следовало спрыгнуть с того балкона в первую брачную ночь и избавить себя от стольких мучений.

София и Анна замечают, как я молчалива до обеда, но они не говорят об этом. Мы все переодеваемся перед ужином, и Виктора, к счастью, нет наверху, в нашей комнате. Сначала я не знаю, во что я собираюсь переодеться, поскольку кашемировое платье, которое на мне надето, единственный предмет одежды, который у меня есть. Когда я возвращаюсь наверх и заглядываю в гардероб, я потрясена, увидев, что где-то до нашего приезда или с тех пор, как я поднялась наверх, он был полностью заполнен одеждой различных стилей моего размера: джинсами и футболками, тренировочной одеждой, бюстгальтерами и трусиками, повседневными платьями и более элегантными. Я выбираю черное платье длиной до колен с золотистым металлическим воротником, хотя знаю, что Виктору не нравится, когда я в черном. Особенно сейчас, когда я такая худая и бледная, я знаю, что ему это не понравится.

Вот и славненько, злобно думаю я. Пусть ему это не нравится. Может быть, позже это усугубит мое наказание, но я не могу заставить себя беспокоиться. Любой небольшой акт неповиновения, на который я способна, это все, что я могу придумать, чтобы сделать это хоть немного терпимым. Он хочет, чтобы я подчинилась ему, но все, что я хочу сделать, это показать ему, что я все еще не сломлена несмотря на то, что он сделал со мной. Несмотря на то, что я знаю, он все еще планирует сделать.

Я надеваю пару черных туфель на каблуках и добавляю золотые украшения, убираю свои темные волосы в пучок на затылке, еще одна вещь, которая, я знаю, Виктору не нравится. Он предпочитает, чтобы мои волосы были собраны в шиньон или распущены, но я собираюсь показать ему, что все еще есть решения, которые я могу принимать сама.