Укрощенная любовью

Монтегю Жанна

Она никогда раньше не слышала, чтобы он говорил о своем прошлом. С тех пор, как Далси стала с ним встречаться, Беренис смотрела на Квико другими глазами. Прежде она относилась к нему с безразличием; в лучшем случае – как к надежному телохранителю, в худшем – как к шпиону своего мужа.

– Ты переживаешь из-за того, что одинок и ни к кому не принадлежишь? – спросила она.

Он не взглянул на нее. Его глаза были по-прежнему прикованы к людям, поглощенным беседой:

– Это больше не беспокоит меня. Моя судьба в руках графа, он мне почти как отец. Я следую за ним, как следовал бы за своим вождем.

Я вверил ему свою жизнь.

Беренис была тронута простодушием этих слов и таким самообладанием.

– Расскажи мне о народе, к которому принадлежала твоя мать, – попросила она.

Ее интерес был искренним. Внешность и поведение Зоркого Сокола и его воинов поразили Беренис. До сих пор она думала об индейцах, как о монстрах, олицетворяющих жестокость и варварство, но наблюдая за ними здесь, в Бакхорн-Хаусе, она начала менять представление об этих людях.

После недолгого молчания, Квико заговорил:

– Мать рассказывала мне, как вначале индейцы приветствовали появление белого человека, но не могли понять его жадности к земле, его уничтожения природных даров или его слепоты ко всему, что делает жизнь прекрасной и мирной. Я обнаружил, что это правда. Многие белые люди разрушают все вокруг, словно резвые дети, с легкостью уничтожая то, что может стать источником богатства. Они попирают все, что мы почитаем. Это оскорбление Великого Духа.

В его голосе не было гнева, лишь глубокая грусть, и Беренис почувствовала, что к глазам подступают слезы. Вернувшись к своим делам, она стала размышлять над услышанным; предстояло открыто посмотреть в лицо реальности, которая предстала перед ней со всей неумолимостью. Она остро осознала, что ее девичество осталось позади, и теперь она – женщина, которая столкнулась с новыми для нее проблемами в мире, так и жаждущем лишить ее чистоты и доверчивости и поколебать ее веру в природное великодушие человеческой натуры.

Беренис подумала о доме – с мучительным желанием вернуть ту уверенность, которая была когда-то ей присуща, спрашивая себя, как бы справилась со всем этим Люсинда. Эта волевая молодая леди, наверное, ухитрилась бы все устроить должным образом. В ней была железная стойкость, и Беренис всем сердцем хотелось, чтобы она оказалась здесь, рядом. Она отчаянно нуждалась в старшей, более опытной и знающей подруге, которой могла бы довериться, которая могла бы дать нужный совет и помочь решить ее главную проблему – как вести себя с Себастьяном. Это были тяжелые мысли, наполнявшие ее душу унынием. Что он значит для нее?..

Индейцы уехали только после полудня. Грег и Себастьян вошли в кухню, и даже полковник Перкинс, участвовавший в этом своеобразном совещании, казался довольным. Беренис гладила, наполнив тяжелый утюг тлеющими углями. Она была целиком поглощена работой, и лишь быстро взглянула в их сторону, когда они подошли к бочонку с пивом, чтобы наполнить кружки.

– Зоркий Сокол обещает нам поддержку, если дело дойдет до стычки с Модифордом, – сказал Грег, подмигнув ей.

Дэмиан подошел и обнял ее за талию, нежно прижав к своему плечу. Да, ее брат изменился; он все больше походил на людей, которым так ревностно стремился подражать. Отросшая борода делала его старше. Они с Грегом проводили много времени, упражняясь в стрельбе.

– Он великий старик, –

прокомментировал Себастьян, откидываясь на спинку стула с кружкой пива в руке. – Я с большим уважением отношусь к нему самому и его племени.

– Индейцы – прекрасные люди, и жаль, что они подвергаются разрушительному воздействию пороков белого человека и его виски, – вставил Грег. – Ты ждешь неприятностей?

– Модифорд еще не покинул эти места. Думаю, он что-то замышляет. Когда я сегодня утром плавал в море, то заметил, что его корабль уже стоит в соседней бухте – возможно, Модифорд готовит побег. Разведчики сообщили, что он занял тот заброшенный форт на другой стороне леса. Я не успокоюсь, пока не выгоню его со своей земли.

Прошел месяц, а они по-прежнему оставались в Мобби Коув. Модифорд не предпринимал никаких шагов, тем самым удерживая Себастьяна от встречных действий. Сложилась странная ситуация: он не мог вернуться в Чарльстон, пока Модифорд находился рядом, и, в то же время, не представлялось возможности избавиться от него. Единственным выходом было дать открытый бой, но рисковать жизнью своих людей Себастьян не хотел.

Беренис овладела искусством ведения домашнего хозяйства, удивляя Далси своими способностями.

– Ей-богу, мадам, – любила говорить служанка, – вы будете настоящей хозяйкой, когда окажетесь в приличном доме. Никакой дворецкий не сможет обвести вас вокруг пальца, а слугам не удастся работать спустя рукава. Вы не потерпите никакой небрежности!

– Так и должно быть, Далси, – отвечала Беренис, поглощенная очередными домашними делами. – Но я не собираюсь вечно гнуть спину, словно рабыня! О нет, когда я вернусь к нормальной жизни, то опять начну от души развлекаться. Будут балы и вечеринки, вот увидишь!

Но в глубине души она спрашивала себя – так ли это будет? Не надоест ли очень скоро эта череда пустых удовольствий? Она могла ворчать, недовольная примитивными условиями жизни в Бакхорн-Хаусе, но она полюбила все это – беспорядочный, заросший сорняками сад, скалы, ведущие вниз к морю, мили золотого песка.

Время проходило в раз и навсегда установленных, однообразных повседневных заботах, Беренис подружилась со многими людьми – и с теми, которые жили в доме, и с теми, у кого немного поодаль были хижины вместе с небольшими клочками земли, где хозяева выращивали овощи, держали свиней, коз и коров. Некоторые из этих людей были арендаторами, платившими Себастьяну ренту, но он был весьма либеральным землевладельцем, и еще никто никогда не был выселен за неуплату. Кухня стала ее убежищем, где она трудилась вместе с Адамом и Джесси, но ночью Беренис приходила в спальню к мужу, где, в темноте, становилась рабой своих желаний.

Казалось, что какая-то часть Себастьяна перешла в нее, наполнив все ее существо светом, подобно тому, как зарница наполняет светом облака на закате. И так было не только в те мгновения, когда он касался ее. Теперь это происходило всегда, когда она смотрела на него, даже издалека, или слышала его голос. Если его не было поблизости, она воспринимала мир лишь наполовину, чувствовала беспокойство до тех пор, пока они снова не встречались. И тем не менее иногда, когда он был рядом, ей хотелось убежать куда-нибудь и спрятаться.