Укрощенный дьявол
Шрифт:
– А как ты полагаешь, на что похожа моя жизнь? – холодно взглянув на нее, спросил граф. – Обри, ты думаешь, между ласками, которые тебе дарят, и теми, за которые платишь, нет никакой разницы? Ты думаешь, эта любовь куртизанок в обмен на деньги согревает сердце мужчины?
– И тем не менее, милорд, вы именно это хотите получить от меня.
– Да нет же, ей-богу! – прорычал Джайлз, ударив кулаком в спинку кровати. – Я... я забочусь о тебе, Обри. Здесь совсем другое... или может быть по-другому, если ты согласишься.
– По-другому никогда не бывает, – возразила она. – И вы меня не знаете.
– Нет, знаю! – отрезал он и в этот момент понял, что
– Мне нужно идти, милорд, – с печалью в голосе повторила Обри. – Прошу вас, позвольте мне уйти.
– Да, иди, ради Бога, – раздраженно бросил он, сердитым жестом указав на дверь. – Не стану просить тебя хоть секундой дольше терпеть мое общество без крайней необходимости.
– Это не так. Вы знаете, что это не так.
Ничего не сказав, Джайлз сел на край кровати, накрыл простыней бедра, зажав в кулаке один ее угол, и прислушивался, как Обри тихо одевается позади него. Она ничего не говорила, и он не шевелился, пока не услышал, как дверь тихо открылась и с тихим стуком закрылась – Обри ушла.
Проклятие, он все разрушил! Он даже не понимал, как сильно нужна ему Обри, до того момента, когда выпалил свое неуместное предложение.
Обри заявила, что он ее не знает. Если рассуждать логически, так оно и есть. Но все же у него было навязчивое ощущение, что его желание было с ним уже очень давно – гораздо дольше недели, проведенной им здесь, в Кардоу. Казалось, в какой-то момент посреди их переписки в течение последних трех лет эта женщина заинтриговала его. Не очаровала, не околдовала – быть может, завладела им? Нет, и не это. Джайлз покачал головой и, нагнувшись, закрыл лицо руками.
И тогда ему пришло в голову, что еще остается крохотная надежда. Если Обри не поедет к нему, он мог бы приезжать к ней – сюда, в Кардоу. Он, возможно, убьет своего кучера и замучит себя до полусмерти, его карьера, вероятно, провалится, но ему было наплевать почти на все. У него появилось такое ощущение, как будто замок медленно, постепенно начинает снова становиться его домом.
Но гораздо важнее было то, что Обри не сказала, что не хочет заниматься с ним любовью, – она только сказала, что не хочет быть его любовницей. И Джайлз решил, что если он смог соблазнить ее один раз, то сможет сделать это снова, а если ей так хотелось сохранить за собой это дурацкое место, то Бог с ней. Правда, ее упорство было для него как кость в горле, но какой у него был выбор? Жить без надежды снова увидеть ее? И если быть честным с самим собой, граф вовсе не был уверен, что без Обри в Кардоу будет порядок. Он должен был заботиться о процветании своих земель и своих людей, так, быть может, ему, в конце концов, стать провинциальным землевладельцем?
Не выпуская из головы эту обнадеживающую мысль, Джайлз встал и направился в ванную. Занятый своими размышлениями, он даже не заметил ни того, что вода в ванне уже холодная, ни того, что белое полотенце, которое он развернул, уже сырое. Он думал только о том, что нужно купить новый, более быстрый, более комфортабельный дорожный экипаж, чтобы можно было с пользой проводить время в поездке из Лондона в Кардоу, и попросить Огилви сделать заказ. Придя к такому решению, Джайлз повернулся, чтобы намочить в миске
О, оно было совсем небольшим и таким бледным, что могло показаться, будто его вовсе не существует. Граф долго смотрел вниз на бледно-розовый мазок на своем белоснежном полотенце и старался сообразить, как он умудрился порезаться, если еще даже не брался за станок для правки бритвы. И наконец до него дошло, неприкрытая правда глянула ему прямо в лицо. Внезапно в ушах у него зазвенело, и кроваво-красный туман заволок глаза.
– Обри! – зарычал он и, швырнув полотенце на пол, выскочил из ванной. – Обри! Вернись, черт побери! Сейчас же вернись сюда!
Но ответом ему была только тишина, на его счастье, его никто не услышал.
Джайлз осознал жуткую реальность своего положения: Обри не вернется – во всяком случае, в его спальню, даже если и услышит его. Ведь и на этот раз она не хотела приходить, не так ли? Однако он настоял, заставил ее – соблазнил ее.
Она была девственницей, теперь он был в этом непоколебимо уверен. Кровь не могла появиться ни из какого другого места, не было никакого мужа, не было никакого брака, а была просто еще одна хитроумно сплетенная Обри ложь. Он частично подозревал это, однако отказывался заглянуть глубже из страха перед тем, что мог там увидеть. Один Бог знает, что еще она могла скрывать, но нельзя отрицать того, что она, в сексуальном смысле слова, была невинной. Теперь Джайлз был напуган; он решил, что должен найти Обри и каким-то образом извиниться, а она должна объяснить... объяснить очень многое. А потом они вместе должны решить, что делать с этим спектаклем. Черт с ней – с его карьерой, – он просто заставит Обри выйти за него замуж. Однако у графа было дурное предчувствие, что это легче сказать, чем сделать. Скорее всего, Обри со скептицизмом отнесется к его предложению, а как посмотрит на такой брак свет, он прекрасно знал – как на излишнюю, глупую сентиментальность. Но разве это важно? Разве ему есть до этого дело?
Во всяком случае, это решение могло подождать, потому что существовало одно маленькое дело, которое нужно было сделать не откладывая. Медленно и совершенно спокойно Джайлз вернулся в свою ванную, открыл бритву, сделал на шее разрез в одну восьмую дюйма и, подняв полотенце Обри, вытер им кровь. Но несмотря на весь его тщательно продуманный план, на всю его уверенность, что Обри будет избавлена от стыда и его неосмотрительность исправлена, существовал один пустяк, который Джайлз забыл сделать. Он забыл вернуться к кровати и убрать маленькие шпильки, оставшиеся разбросанными на ночном столике.
В тумане возбуждения между завтраком и ленчем Обри обнаружила вторую допущенную ею оплошность, которая, слава Богу, была менее ужасной, чем пожертвование ее девственности лорду Уолрейфену. Среди волнений из-за допроса и постоянных размышлений о своем работодателе Обри забыла послать миссис Бартл обещанную мазь из плодов шиповника. Да, Обри ее приготовила, но мазь приносила ране Джека мало пользы, стоя на мраморной плите в кладовой замка.
Как назло, это был день стирки, и, что еще хуже, у бедной Иды поврежденная лодыжка все еще была вдвое больше нормального размера. Послать к Бартлам больше было некого, и, достав из кладовой плетеную корзину, Обри положила в нее пастернак и свежеиспеченную буханку хлеба, сверху поставила мазь, а потом пошла в кухню, чтобы сказать миссис Дженкс, что уходит. Возвращаясь обратно, она увидела стоявших в коридоре Певзнера и мирового судью.