Улеб Твердая Рука(др. изд)
Шрифт:
— Отзовись, Анит. Я слышу твое дыхание. Тебе, Непобедимому, не место в зловонном гнездовище бездельников и плутов.
И тут наконец раздалось глухое, как сдерживаемое рыдание:
— Поздно, мой мальчик. Если это и вправду ты, а не чудесное видение.
— Анит! Ты не забыл меня! Выходи!
— На что я тебе, раздавленный и бесправный? — печально отвечал невидимый атлет. — Зачем тебе смотреть на мой позор?..
Улеб бросился внутрь ночлежки, руки нащупали жесткую курчавую бороду и лицо сидящего в темноте. Глаза и щеки Анита были мокры. Улеб силком поднял его грузное тело, обнял за вздрагивающие плечи и потащил к двери. Пропуская их, разомкнулось кольцо христарадников. Юноша крикнул им:
— А ну-ка марш обратно в нору! И не высовываться, кому шкура дорога! — И обратился к Аниту с укором: — Что потерял ты среди обманщиков и трусов?
— Я им чужой, — сказал атлет, — а в том, что пропадаю здесь уже не первый год, не моя вина, не моя воля.
— Кому же под силу совершить над тобой подобное?
— Никифору Фоке.
— Тот воевода, боец которого пал от меня в кругу арены? Нынешний цесарь?
— Ты сам назвал причину моего несчастья, — сказал Анит, одобрительно разглядывая в свете догоравшей лучины возмужавшее, взволнованное лицо Твердой Руки, рубец на его щеке, красивое воинское облачение. — Великий мальчик, падение твоего наставника началось с падения Маленького Барса из Икония.
— Вот как!.. Я все понял. — Улеб задумался, покусывая губы.
— Лучше бы Фока убил меня, чем так унизить. Но ты… как отыскал меня?
— Случайно. Ты жив, и клянусь, я вытащу тебя из этой грязи!
— Да, ты уже не тот, мой мальчик, Где был все эти годы? Почему вернулся?
— Об этом потолкуем после. Скажи лучше, что делал ты вне ипподрома?
— То чудо, — отозвался Анит, который был одет не бедно, весьма опрятно для бездомного и мало походил на голодающего. — Ангел-хранитель снизошел ко мне. Давно нежданно и негаданно явился ангел и продолжает навещать меня и кормит, поит, утешает. Она святая…
— Так это женщина?
— Да. Ангел истинный. — Анит прикрыл глаза и по привычке сунул руки за поясок, заменивший былой набрюшник наставника палестры. — Так знай же, что, придя ко мне впервые, она, как думаешь, чье вспомнила имя? Твое!
— Что?!
— Готов поклясться. Мне говорит красильщик: «Анит, к тебе гостья». Я глядь — божественная юница. Говорю ей: «Ты не ошиблась, дочь моя?» — «Нет», — отвечает, если ты тот, кто отпустил бойца по прозвищу «Твердая Рука».
— Уф!.. — Улеб даже испариной покрылся на зябком ночном воздухе. — Нет, нет… сестрица бы помянула мое настоящее имя, дареное отцом. Кому еще думать обо мне… Шутка твоя жестока.
— Ты слушай. Сначала я решил, что она подослана Фокой. Сказал ей: «Никто, дитя цветов, не станет содействовать побегу своего раба». А она: «Ты волен не доверять мне, только мне известно, что ты человек добрый и страдаешь за доброту свою. Я, — говорит, — хочу тебе помочь. В чем главная нужда?» В те дни, мой мальчик, я умирал без крошки во рту, ибо, как и ныне, запрещено мне было трудом добывать пропитание. Такая казнь. Я ей сказал: «Чего хочу душой, в том ты бессильна. А плотью своей одного желаю — черствой лепешки». — «Хорошо, — говорит, — раздобыть еду мне легче легкого. Жди вечера». И пришла. И принесла еды вдоволь. И после наведывалась. Так до сих пор. Взамен же ничего. И объяснить таинственную добродетель отказывается.
— Так уж ни слова? — усомнился Улеб.
— Ни полсловечка!
— Ну а я при чем? — заинтригованно допытывался юноша.
— Не знаю, побей меня гром, бывало, допытываюсь: «За что мне такая милость? Сколь долго будешь бескорыстно кормить ненасытного да укрывать его наготу шелками?» Она одно: «Помню о нем».
— Сама назвалась?
— Нет. — Анит обескураженно пощипал бородку. — Надеюсь, откроется все равно. И дождусь конца своему позору, Василевсы не вечны… прости, господи!
— Может, и так, — заметил Улеб, — но я на твоем месте и сейчас не сидел бы жалким.
— Куда мне деться?.. Пытался вырваться, но… не иголка в сене. Непобедимому не затеряться среди прочих.
— Ладно, учитель, довольно тешиться ангельскими небылицами да плакать по былому. Пора нам.
— Куда?
— Бежать отсюда. Я за тобой пришел. С рассветом будем в море. У меня есть корабль.
— Не собираешься ли ты заверить меня, будто владеешь настоящим кораблем?
— Да. А теперь он принадлежит тебе. Дарую. Ты знаешь, я не больно склонен владеть чем-либо, кроме оружия и чести.
— Кто поведет корабль? Я никогда не пробовал.
— Мы вместе. Охотно научу тебя морской науке.
— О как превратны времена! — воскликнул Анит. — Мой ученик будет моим учителем!
— Ты прав, времена меняются. Нет в тебе прежней решительности.
— Напротив! С тобой я согласен на любую дерзость! И нужных людей соберу, клянусь!
Улеб сказал:
— Идем. Красильщик не поднимет шума, он, как я понял, принял меня за человека из Палатия. Даже сам просил, чтобы я увел тебя подальше.
— Нелишне знать, куда направимся, улизнув отсюда благополучно?
— Мне нужно к печенегам сестру искать. А после домой, на родину.
— Чую, снова будешь подбивать меня на кузнечное дело в твоей стране. Признайся сразу.
— Уговаривать не стану. Сам после плаванья решай, как дальше жить.
— Моя земля здесь, Твердая Рука. А василевсы все-таки не вечны.
— Каждому свое, как пишут на щитах катафракты. Идем же.
— Погоди, — сказал Анит не без смущения, — как раз сегодня обещала посетить меня… Скоро явится мой ангел. Я должен объяснить свое бегство, проститься с ней. Да и тебе, пожалуй, надо повидаться, раз поминала твое имя.
— Ну нет, — возразил юноша, — на кой мне таинственная твоя утешительница. Ты знаменит, с тобой пусть и жеманится да распускает девичьи загадки. Мне ж это ни к чему. И без того потеряно полночи, а я еще намерен заглянуть в одно укромное местечко среди дальних скал, прихватив с собою кое-что припрятанное. Если сбереглось за эти годы.
— Тогда иди. За меня не беспокойся. Буду на берегу, где условимся, с верными людьми и… со спокойной совестью перед нею. Где стоит корабль?
— На краю Большого причала близ песчаной полосы, — ответил Улеб после некоторого колебания. — Спросишь корабль Птолемея. Запомни, Птолемея. А сторожит его человек по имени Андрей. Скажешь ему, что послан мной. Его отпусти и жди меня.