Улей 2

Тодорова Елена

Сердце Титова стучит набатом. В горле и в висках. Заходится в безудержном, попросту сумасшедшем скоростном ритме. Мысленно он требует от себя окликнуть Еву. Остановить. Прекратить эту игру на старте.

Но, нет.

Колючая дрожь возбуждения проходит по его телу. Живот стягивает в горячий узел нетерпения и предвкушения.

Выжидает, давая Еве время, чтобы спрятаться. Но терпение и силы — буквально сразу на пределе. Критически. Сжимая кулаки, Титов вдыхает ощущающийся вдруг густым и тяжелым воздух. Крылья его носа трепещут и расширяются, вдох

получается глубоким, но кислорода все равно не хватает, словно в помещении он уже на исходе.

Адам пытается притормозить разгон эмоций. Уговаривает себя не пугать Еву. Сделать эту долбаную игру не слишком дикой. Смягчить свои действия.

Вот только в своих потаенных мыслях он Еву уже доводит до дрожи. До чертового безумного исступления.

Ринувшись вперед, будто невидимая сила подталкивает в спину, Титов выходит в прихожую и направляется прямо к подножью лестницы. Двигаясь в темноте, не испытывает никаких затруднений, связанных с незнакомой обстановкой. Он будто точно знает, куда направилась Ева. Словно она оставила видимые следы за собой. Бесшумно ступая по ковровой дорожке на втором этаже, впервые задумывается, не наградила ли его бабка какими-то дикими потусторонними способностями.

Минуя четыре двери, направляется в самый конец длинного коридора. Тем же странным чутьем знает, Ева именно там. Отворив нужную дверь, на мгновение замирает в проходе. Лунный свет, несмотря на два довольно больших окна, в такую погоду слишком скудно освещает комнату. Поэтому Адам дожидается, когда сверкнувшая молния опаляет резкой вспышкой темное помещение.

Полсекунды хватает на то, чтобы запомнить размещение предметов мебели. Еще половина на то, чтобы стратегически просчитать, где может прятаться Ева.

— Раз…

Шагает в комнату, медленно продвигаясь в направлении высокого платяного шкафа.

— Два…

В какой-то момент необъяснимая тревога накрывает самого Титова. Он не намерен причинить вред своей жене. И все-таки… Он не совсем понимает, что за чувства расходятся по его грудной клетке и оседают тяжестью внизу живота.

— Три…

Сердце рвется наружу из грудной клетки, когда Адам, наконец, тянет на себя дверь шкафа. Это безоговорочно чувствуется приятно и болезненно. Делая шаг в глубину, улавливает в этой кромешной темноте шумный выдох Евы и ощущает, как внутренний мандраж взлетает до предела.

Дверца шкафа с протяжным скрипом закрывается у него за спиной. Двигаясь, выставляет руки по бокам от девушки. Наклоняется вперед, практически касаясь губами ее виска.

— Шах и мат, Эва. Ты в западне, — едва слышно проговаривает Титов между рывками их общего громкого дыхания. — Тебе не вырваться. Я не отпущу.

Напряжение — плотное и трескучее, раскаляет узкое пространство. Нет, чтобы сказать ей что-то нормальное, что-то ободряющее, что-то человеческое. Он играет на ее чувствах, впадая в недопустимую крайность.

Прикрывая веки, Адам вдыхает и замирает, старательно прислушиваясь к Еве. В какой-то момент ее молчание и абсолютная неподвижность пугают

его. Сглотнув, он, идя на попятную, зовет ее уже совершенно другим тоном по своей фамилии, пытаясь разрушить созданную им гнетущую атмосферу.

Но Ева вдруг хватается руками за ворот его рубашки и тянет ближе к себе, одновременно приподнимаясь на носочках. Судя по шороху, с которым ее затылок прочесывает стенку шкафа, запрокидывает голову.

— Держи меня крепче, Адам.

Пространство вокруг него начинает вращаться, когда она прижимается своими губами к его рту.

Все здравые мысли Титова стремительно летят к чертям в ад. Ладони проходятся по нежной девичьей коже. Скользят под тесемки сарафана, тянут их вниз, опуская лиф платья и обнажая грудь.

Ощущения внутри громче, чем когда-либо. Они буквально оглушают. Разрывают.

Руки Титова, независимо от мыслей, начинают расстегивать длинный ряд крупных пуговиц, идущих по всей длине сарафана. Ева быстро оказывается полностью раздетой, если не брать во внимание трусики. Тонкая ткань повисает на ее плечах, когда Адам рывком подхватывает ее, прижимая спиной к стене.

Касается нетерпеливо промежности.

Хриплый стон срывается с губ, едва он ощущает, как сильно она там намокла. Кровь мчится по венам, как раскаленная лава. В груди становится тесно и горячо. Ну, а внизу живота и ниже, там вообще — до боли.

— Черт… Эва… Я же тебя прямо здесь, в этой долбаной коробке, тр*хну. Понимаешь?

А что она должна понимать? Ей вообще не важно: где и как. Хотя в какой-то момент здесь, в шкафу, страх заставил ее оцепенеть. Думала, не сможет сдержать крик, когда дверца распахнулась, и шагнувший внутрь Адам оттеснил ее к стенке. Сердце готово было взорваться. Разлететься на куски. А потом — услышала голос Титова, учуяла его запах, ощутила прикосновения, и словно повторный дубль начался, уже с другими ощущениями. До онемения тягучими, до дрожи щекотными и до головокружения жаркими.

— Да, Адам… Да-да-да… — руки Евы выдергивают рубашку из-за пояса его брюк. Скользнув под ткань, с нежностью проходятся по твердым напряженным мышцам, сокращающимся под горячей кожей. — Давай, в этой коробке. Давай. Вообще без разницы.

— Тебе не страшно?

— Нет… Да… Немного…

— Тогда я должен остановиться.

Они не могут друг друга видеть, но разочарование разливается внутри каждого из них и отражается на лицах одновременно.

— Нет. Не должен. Это же просто игра. Мне нравится.

— Ты дрожишь, — серьезно замечает Титов, передвигая ладонь, помещает ее под левой грудью, отмеряя сумасшедшее сердцебиение Евы. Сосредоточенно оглаживает покрытую ознобом кожу. Чувствует несистемные судороги стройного девичьего тела. — Ты всегда дрожишь, когда я тебя трогаю.

— Д-д-а-а-а, — протягивает она, выгибая спину. — Всегда.

Сам себе задает вопрос: что за дичь они тут вытворяют? В темноте. В чужом доме. В гребаном шкафу!

Словно им, как озверевшим от гормонов подросткам, банально негде потр*хаться!