Улей 2
Шрифт:
Брови Титова ползут вверх, пока губы медленно изгибаются в ухмылке.
— Если память тебя все еще фрагментами подводит, ты сама это придумала.
Ева толкает его в грудь.
— Заткнись, — качая головой, громче, чем нужно, требует она. — Дай мне сказать, а потом решай, верить мне или нет. Иначе до финала мы не дойдем.
— Говори тогда.
— Я не виделась с отцом. Никаких дел с ним не имею. Столкнулась в доме с матерью. Но и это ничего… ничего не меняет, — а сердце все же заныло, едва выдавила эти слова.
Тяжело
Но лицо Адама ничего не выражает, он смотрит на нее и будто сквозь нее.
— Я задержалась так долго только потому, что меня расплющило под весом всех этих моментов из прошлого… Думала, «крыша» уже не вернется. Я бы сама не ушла оттуда, не смогла бы… Шурик, по указке мамы, буквально вынес на руках.
Взгляд Титова меняется, в мгновение становясь чрезвычайно энергичным. Он дергает Еву за плечи к себе, но она вновь отталкивает его.
— Не обнимай меня. Не помогай… Сама… должна… — задушено шепчет, не переставая удивляться тому ощущению, что сердце вот так, в одну секунду, может начать вылетать из груди, словно тело подвергли спринтерскому бегу.
Сглатывая, Ева задерживает дыхание. Медленно выдыхает, все еще удерживая Адама на вытянутой руке, прислушивается к неутихающей тревожной дроби в груди.
— Почему солгала? Не привыкла я, Титов, делиться подобным. Разве тебя не достали мои припадки и странности?
— Мне пофиг на твои странности. Когда ты что-то скрываешь или лжешь — вот что бесит. Так не должно быть, Эва. Разве ты не моя?
— Не в этом дело. Моя замкнутость — побочный эффект моего воспитания. Сейчас я понимаю, что не должна была лгать. Но в тот момент, когда тебя увидела… с ураганом взорвавшихся внутри меня воспоминаний… Так уж вышло, Адам… Прости.
Он делает шаг вперед, напирая. Все еще не прикасаясь к ней руками, минимизирует дистанцию между их телами.
— Ответь на мой вопрос, Ева. Давай прямо сейчас, на ясную голову, без давления похоти, ты — моя?
Она смотрит прямо в горящие нервным возбуждением глаза Титова.
— Ты так и не понял? Насчет этого я никогда не врала.
— Скажи.
Поднимая ладонь, накрывает ею щеку Адама.
— Твоя.
— Что я должен сделать, чтобы ты доверяла мне?
— Я доверяю.
Хмыкает неудовлетворенно.
— Насколько?
— Больше, чем самой себе. Понимаешь, что это значит?
Титов ищет подтверждения в ее глазах. Долго вглядывается, и она ему позволяет, выдерживая рожденный этим психологический дискомфорт.
— С этого момента никакого вранья, Ева. Какие-либо загоны, странности, любая мелочь — все оговариваем.
Уступая, Ева кивает и пробирается дальше в своей откровенности. Понимает, что если сегодня не разнесет перед Адамом свой мир в щепки, другой возможности может
— Помнишь, как мы планомерно уничтожали друг друга? — тихо спрашивает. Сама отвечает, в то время как Титов только щурит глаза, инстинктивно ожидая подвоха с ее стороны: — Помнишь.
Выдохнув, опускает голову вниз. И тут же, приложив усилия, обратно смотрит ему в глаза.
— Ева Исаева непотопляема, как «Титаник», — пытается улыбнуться своей шутке, но на деле гримаса получается скорее печальной. — По заявлению «разработчиков», у меня очень особые данные. Мне с детства внушали, что кровь у нас самая голубая в мире, — проговаривает эти слова сухим тоном, не оттеняя своего отношения к ним. Титов и без того в курсе, что она считает это полнейшей галиматьей. Нет необходимости тратить энергию на то, чтобы очередной раз плюнуть в сторону Исаевых. — Ты позвал меня в большое плаванье, и я вышла из домашних портов. Столкнувшись с тобой, я утонула, Адам.
— Мне жаль, Ева, — его губы нецеленаправленно прижимаются к ее лбу. Это не замысел и не тактика, так выходит только из-за их разницы в росте. — Я бы хотел, чтобы все было по-другому… Если бы можно было сейчас вернуться в наш первый день, я бы не произнес долбаное «игра началась». Я бы… Эва, я бы спросил тебя, не хочешь ли ты сменить фамилию на более подходящую?
Слыша улыбку в голосе Титова, девушка невольно тоже улыбается, прижимаясь к нему чуть ближе.
— Хватило того, что ты исковеркал мое имя.
— Признайся, что я впечатлил тебя с первых минут.
— Ага.
Признание более весомое, чем форма, в которой оно сделано. У Титова сердце подскакивает и все внутри сжимается.
— Ева, когда я впервые увидел тебя, не подумай ничего дурного, ты уже была моей.
— Я больше, чем твоя.
— Сейчас я могу тебя обнять?
— Еще нет. Дай закончить.
Титов вздыхает.
— Ты… Адам… То, как ты входил в помещение. Как смотрел на меня… Как ты ухмылялся… Как говорил… Когда ты начинал смеяться… Когда прикасался ко мне… То, как ты ощущался… Ошеломительный, радиоактивный, красивый, опасный, просто лучший…
В груди Адама закручивается сумасшедшее торнадо. Ее чувства, ее представления о нем… Он перестает дышать и не может возобновить эту функцию, даже когда в глазах мельтешат черные точки. Мир пошатывается и расплывается.
Ева делает паузу, он вдыхает, но это, черт возьми, только усиливает головокружение.
— Быстрее, Эва. Заканчивай, пока я не сдох.
— Не подгоняй меня, Титов. Это, знаешь ли, и без того трудно!
— Теперь я понимаю, что лучше, когда ты немногословна.
— Я совершила много плохих поступков, сказала тебе немало жестоких слов…