Улица Темных Лавок
Шрифт:
— Кто же? — спросил Зонахидзе.
— Один постоялец из отеля «Кастилия», который всегда возвращался поздно ночью… когда мы там работали…
Зонахидзе в свою очередь окинул меня взглядом.
— А что, — заметил он, — может, вы и жили когда-то в «Кастилии»…
Я растерянно улыбнулся.
Зонахидзе взял меня под руку, и мы направились к выходу. В зале стало еще темнее, чем раньше. Новобрачной в бледно-голубом платье за столиком уже не было. Когда мы вышли, с той стороны пруда до нас долетели всплески музыки и смех.
— Прошу вас, —
— Степа?
— Да.
Он стал насвистывать первые такты. Потом остановился.
— Вы хотите встретиться со Степой?
— Может быть.
Он с силой сжал мне руку.
— Скажите ему, что Зонахидзе часто думает о нем.
Его взгляд задержался на мне.
— Кто знает, может, Жан и прав. Вы были постояльцем отеля «Кастилия»… Постарайтесь вспомнить… отель «Кастилия», улица Камбон…
Я повернулся и открыл дверцу автомобиля. Кто-то съежился на переднем сиденье, прижавшись лбом к стеклу. Я наклонился и узнал новобрачную. Она спала, бледно-голубое платье задралось выше колен.
— Надо как-то от нее избавиться, — сказал Зонахидзе.
Я легонько потряс ее, но она не просыпалась. Тогда я обхватил ее за талию и с трудом вытащил из машины.
— Не можем же мы бросить ее прямо на землю, — сказал я и, подняв, отнес на руках в ресторан. Голова молодой женщины откинулась на мое плечо, светлые волосы ласкали шею. Пряный аромат духов напоминал мне что-то. Но что?
3
Было без четверти шесть. Я попросил шофера такси подождать меня на улочке Шарль-Мари-Видор, а сам пошел пешком к улице Клод-Лоррен, где находилась русская церковь.
Двухэтажное строение с тюлевыми занавесками на окнах.
Справа тянулась широкая аллея. Я встал на противоположном тротуаре.
Первыми у входа в дом, со стороны улицы, остановились две женщины. Одна из них, темноволосая, коротко стриженная, была в черном шерстяном платке. На голове другой, сильно накрашенной блондинки, красовалась серая шляпа, по форме напоминавшая мушкетерскую. Я слышал, что они говорят по-французски.
Подъехало такси, из него с трудом выбрался совершенно лысый, тучный старик с набрякшими мешками под узкими монгольскими глазами. Он пошел по аллее.
Слева, свернув с улицы Буало, ко мне приближалась группа из пяти человек. Две немолодые женщины вели под руки старичка, бледного и хрупкого, словно из гипса. За ними шли двое мужчин, наверное отец и сын, очень уж они были похожи друг на друга — оба в серых элегантных костюмах в полоску, — отец выглядел как-то фатовато, у сына были белокурые волнистые волосы. Их догнала машина, откуда вылез другой старик, подтянутый и быстрый, в пелеринке из плотного сукна, с седыми волосами ежиком. Выправка у него была военная. Не он ли Степа?
Все они вошли в церковь через боковой придел, в конце аллеи. Мне хотелось пойти за ними, но мое присутствие среди этих людей наверняка привлекло бы внимание.
Справа поодаль остановился автомобиль. Из него вышли двое мужчин, потом женщина. Один мужчина, очень высокий, был в темно-синем пальто. Я перешел улицу и ждал, пока они поравняются со мной.
Они подходят все ближе, ближе. Мне кажется, что высокий, прежде чем свернуть в аллею вместе с остальными, бросает на меня пристальный взгляд. Сквозь витражи окон, выходящих на аллею, видны горящие свечи. Он наклоняется, чтобы пройти в дверь, слишком для него низкую, и во мне возникает уверенность, что это и есть Степа.
Мотор такси работал, но шофера за рулем не оказалось. Дверца была приоткрыта, будто он должен вот-вот вернуться. Куда он мог деваться? Осмотревшись, я решил поискать его где-нибудь поблизости.
Я обнаружил его в кафе неподалеку, на улице Шардон-Лагаш. На столике перед ним стояла кружка пива.
— Вы еще долго? — спросил я.
— Ну… минут двадцать.
Белокожий блондин, пухлые щеки, голубые глаза навыкате. Пожалуй, я никогда не встречал человека с такими мясистыми ушными мочками.
— Ничего, что я не выключил счетчик?
— Ничего, — сказал я.
Он мило улыбнулся.
— Не боитесь, что такси угонят?
Он пожал плечами.
— Да ну…
Ему принесли бутерброд с ветчиной, и он деловито принялся за него, не спуская с меня тусклого взгляда.
— А кого вы, собственно, ждете?
— Да тут, одного… он должен сейчас выйти из русской церкви.
— Вы русский?
— Нет.
— Глупо как-то… Вы бы его спросили, когда он выйдет… Дешевле обошлось бы…
— Ничего не поделаешь.
Он заказал еще пива.
— Я не мог бы попросить вас купить мне газету?
Он полез было в карман, но я остановил его:
— Что вы…
— Спасибо. Купите мне «Эриссон». И еще раз спасибо… вот…
Я долго блуждал в поисках продавца газет и обнаружил его только на Версальской авеню. «Эриссон» оказался газетенкой, напечатанной на бумаге болотного цвета.
Он читал, нахмурив брови, и слюнявил палец кончиком языка, чтобы перевернуть страницу. А я смотрел, как этот полный блондин с голубыми глазами и белой кожей читает зеленую газету.
Я не решался прервать его чтение. Наконец он взглянул на свои миниатюрные часики.
— Пора идти.
На улице Шарль-Мари-Видор он сел за руль, и я попросил подождать меня. А сам встал на прежнее место перед церковью, но на противоположном тротуаре. Никого не было видно. Вдруг они уже ушли? Тогда у меня нет никакой надежды вновь отыскать следы Степы де Джагорьева, потому что это имя не значится в парижском справочнике Боттена. За витражами по-прежнему горели свечи. Знал ли я прежде эту старую даму, которую отпевают сегодня? Если я когда-то бывал у Степы, он, наверное, знакомил меня со своими друзьями, возможно и с этой Мари де Резан. Она и тогда, видимо, была уже немолода.