Ультиматум Борна
Шрифт:
– Конечно, я их знаю. Он адвокат, как и я, специализируется на морском законодательстве. Они живут вниз по береговой дороге, в Деннисе.
– А его жена – очень привлекательная женщина.
– Очень.
– Да. Вы не пробовали взять ее мужа работать к себе в фирму?
– Нет. У него своя фирма, «Фрост, Голдфарб и О’Шонесси», и клиентура на массачусетском побережье.
– У меня такое чувство, что я почти знаю вас, мистер Огилви, хоть и через общих знакомых.
– Жаль, мы не встречались на мысе.
– Что ж, пожалуй, я могу воспользоваться нашим почти близким знакомством – через общих друзей – и попросить об одолжении,
– Мне дали понять, что это обоюдно, – ответил Огилви.
– Ах, я ничего не смыслю в дипломатии, но понятно, что я мог бы замолвить за вас словечко, если вы поможете нам – мне и моему маленькому, хотя и не самому незначительному, отделу.
– Что от меня требуется?
– Есть тут один священник, социалистически ориентированный и воинственно настроенный, который считает себя марксистским агитатором, хорошо знакомым нью-йоркским судам. Он прибыл всего несколько часов назад и требует конфиденциальной встречи через пару часов. На проверку его заявлений просто нет времени, но, по его словам, у него есть целая история судебных «гонений» в Нью-Йорке, а также множество фотографий в газетах, так что вы, возможно, даже узнаете его.
– Возможно, если он тот, за кого себя выдает.
– Конечно! И так или иначе, ваши заслуги безусловно будут оценены нами.
Все было устроено. Огилви будет в толпе у собора Василия Блаженного поблизости от места встречи. Увидев, что к Родченко подошел священник в дальнем углу справа от алтаря, он должен «случайно встретить» генерала КГБ и изобразить удивление. Им следует поздороваться до неучтивости кратко, так быстро и размыто, чтобы эпизод показался незначительным, словно встреча двух цивилизованных, но недружелюбных знакомых, которой они не могли избежать в общественном месте. Необходимо было подойти как можно ближе, потому что в том углу слабое освещение от свечей, адвокат мог не разглядеть лицо священника.
Огилви сыграл свою роль в духе юриста-стажера, который загоняет свидетеля обвинения в словесную ловушку вопросом, который можно опротестовать, а потом кричит: «Я отзываю свой вопрос», лишая тем самым обвинителя возможности сказать речь.
Шакал сразу же в ярости повернулся прочь, но полноватая престарелая женщина успела сделать серию великолепного качества снимков на сверхскоростную пленку с помощью сумочки, в ручку которой была вмонтирована миниатюрная камера. Это доказательство теперь хранилось в сейфе в кабинете Родченко. Папка под названием «Наблюдение за американцем Б. Огилви».
На странице под фотографией убийцы и американского адвоката было написано следующее: Объект с пока не идентифицированным лицом во время тайной встречи в соборе Василия Блаженного. Встреча длилась одиннадцать минут тридцать две секунды. Фотографии отправлены в Париж для возможной верификации. Предполагается, что неидентифицированное лицо – Карлос Шакал.
Излишне говорить, что Париж как раз готовил доклад, включавший несколько фотографических композиций от Второго бюро и Сюртэ. Ответ: Подтверждено. Определенно, Шакал.
Какой ужас! На советской земле!
Киллер, напротив, оказался гораздо менее покладистым. После краткой, неловкой встречи с американцем Карлос продолжил свою ледяную инквизицию, под его холодным внешним видом чувствовался неуемный
– Они подбираются к тебе! – сказал Шакал.
– Кто?
– Комитет.
– Я и есть Комитет!
– Думаю, ты ошибаешься.
– В КГБ ничего не происходит без моего ведома. Откуда у тебя эта информация?
– Париж. От Крупкина.
– Крупкин готов на что угодно, лишь бы продвинуться дальше, включая распространение ложной информации, даже касающейся меня. Он человек-загадка – то это эффективный полиглот и офицер разведки, а то превращается в сплетничающего шута во французских перьях, оставаясь при этом сводником для путешествующих министров. Его нельзя воспринимать всерьез там, где речь идет о серьезных вещах.
– Надеюсь, ты прав. Я свяжусь с тобой завтра, поздно вечером. Ты будешь дома?
– Только не для твоего телефонного звонка. Я буду ужинать один в «Ласточке». Что ты будешь делать завтра?
– Убеждаться в твоей правоте.
И Шакал растворился в толпе.
Прошло уже двадцать четыре с лишним часа, и Родченко не услышал еще ничего, что могло бы изменить график. Не исключено, что этот психопат уже вернулся в Париж, как-то убедившись, что его параноидальные подозрения безосновательны, и его потребность в постоянном движении, гонке, полетам по всей Европе пересилила минутную панику. Кто знает? Карлос тоже был загадкой. В нем одновременно сосуществовали недоразвитый садист – специалист по, пожалуй, самым темным методам жестокости и убийства – и больной, извращенный романтик, нездоровый на голову юноша, тянущийся к видению, которому дела до него нет. Кто знает? Близился тот момент, когда пуля в его голове положит конец всем вопросам.
Родченко поднял руку, подзывая официанта; он хотел заказать кофе и бренди – славный французский бренди, сохраняемый для настоящих героев Революции, особенно выживших. Вместо официанта к его столику подбежал менеджер «Ласточки» с телефоном в руках.
– Вам срочный звонок, генерал, – сказал менеджер в свободном черном костюме, поставив телефон на стол и протягивая пластмассовую вилку, которую надо было воткнуть в розетку на стене.
– Спасибо, – менеджер удалился, и Родченко подключил телефон. – Да?
– За тобой следят, куда бы ты ни пошел, – сообщил голос Шакала.
– Кто?
– Твои собственные люди.
– Я тебе не верю.
– Я наблюдал весь день. Хочешь, я опишу тебе места, где ты был за последние тридцать часов? Начиная с напитков в кафе на Калинина, киоска на Арбате, ленч в «Славянках», вечерняя прогулка вдоль Лужнецкой?
– Хватит! Где ты?
– Выходи из «Ласточки». Медленно, непринужденно. Я тебе докажу. – Раздались короткие гудки.
Родченко повесил трубку и попросил официанта принести счет. Мгновенная реакция человека в фартуке была вызвана не столько званием генерала, сколько тем фактом, что это был последний посетитель ресторана. Оставив деньги на столе, старый солдат попрощался, прошел через тускло освещенное фойе к выходу и оказался на улице. Было уже почти 1.30 ночи, и, если не считать редких бродяг-забулдыг, улица была пуста. Через мгновение в свете уличного фонаря нарисовался прямой силуэт, поднявшийся из проема между витринами магазина метрах в тридцати справа. Это был Шакал, по-прежнему в своем священническом черном одеянии с белым воротником. Он поманил генерала за собой и медленно пошел к темно-коричневой машине, припаркованной прямо через улицу. Родченко догнал киллера у машины.