Ультиматум Борна

Ладлэм Роберт

– А до этого мы что делали?

– Не о том, что уже случилось, брат, а о том, что еще произойдет.

– А что должно произойти? – спросил Сен-Жак, опускаясь на диван.

– Я уезжаю.

– Нет! – вскричал молодой человек, вскакивая на ноги, как будто его ударило током. – Ты не можешь!

– Я должен. Ему известны наши имена и адреса. Он знает все.

– Куда ты собрался?

– В Париж.

– Черт, только не туда! Ты не можешь так обойтись с Мари! И с детьми, ради бога, Дэвид. Я тебя не отпущу!

– Ты не сможешь меня остановить.

– Господи, Дэвид, послушай меня! Если Вашингтону плевать или ты сам не хочешь к ним обращаться, вспомни про Оттаву. Моя сестра работала

на правительство, и наше правительство не бросает своих людей только потому, что это неудобно или слишком дорого. У меня есть связи – те же Скотти, док и другие. Стоит шепнуть им пару слов, и ты окажешься в безопасной крепости в Калгари. До тебя никто не сможет добраться!

– Ты считаешь, что мое правительство не поступило бы так же? Позволь сказать тебе кое-что, братишка: в Вашингтоне есть люди, которые рисковали своей жизнью, чтобы Мари, дети и я остались в живых. Забыв про себя и не ради правительства. Если бы я захотел тихого пристанища, где нас никто не смог бы и тронуть, я бы выбрал поместье в Виргинии, с лошадьми и прислугой и взводом вооруженных солдат для круглосуточной охраны.

– Так что тебе мешает? Сделай это!

– Зачем, Джонни? Чтобы жить в своей собственной персональной тюрьме? Чтобы дети не могли ходить в гости к друзьям, чтобы их сопровождали охранники, если они идут в школу, а не занимаются самостоятельно, и никаких «останусь на ночь», никаких подушечных битв – никаких соседей? Мари и я, мы смотрим друг на друга, а потом на луч прожектора за окном, прислушиваемся к шагам охраны, каждому чиху и покашливанию или, не дай боже, выстрелу – а это всего лишь потому, что в сад пробрался кролик. Это не жизнь, а тюремное существование. Мы с твоей сестрой такого не выдержим.

– Такого и я не выдержу, особенно после того, как ты это описал. Но что может решить Париж?

– Я могу найти его. Я могу его уничтожить.

– У него там своя армия.

– А у меня есть Джейсон Борн, – ответил Дэвид Вебб.

– Ты же понимаешь, что это полный бред!

– Бред, согласен, но пока все срабатывало… Я прошу тебя об одолжении, Джонни. Помоги мне. Скажи Мари, что со мной все в порядке, я не ранен, и у меня есть ниточка, ведущая к Шакалу, которую мне смог предоставить только старый Фонтейн – а так и есть на самом деле. Кафе «Le Coeur du Soldat» [43] в Аржентоле. Передай ей, что я задействую Алекса Конклина и всех, кого сможет предоставить Вашингтон.

43

«Сердце солдата» (фр.).

– Но ты ведь не сделаешь это на самом деле?

– Нет. Иначе Шакал все узнает; у него уши по всей набережной д’Орсе. Там можно действовать только в одиночку.

– А ты не думаешь, что она догадается?

– Она может что-то заподозрить, но не будет знать наверняка. Я попрошу Алекса ей позвонить и подтвердить, что вся тяжелая артиллерия Парижа к нашим услугам. Все же первым должен сообщить ей ты.

– Но зачем врать?

– Зачем спрашивать, ты и сам знаешь, братишка. Я больше не хочу подвергать ее опасности.

– Хорошо, я ей скажу, но она мне не поверит. Она увидит меня насквозь, она всегда меня насквозь видела. Еще когда я был ребенком, эти огромные карие глаза постоянно заглядывали в мои, обычно с сердитым выражением, но не как это было у братьев, нет, – даже не знаю, как это выразить, – не с таким отвращением, какое было написано на их лицах из-за того, что «мелкий» опять напакостил. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Это называется заботой. Она всегда о тебе заботилась – даже когда ты хулиганил.

– Да, Мари просто золото.

– Я думаю, даже нечто большее. Позвони ей через пару часов, и пусть приезжают обратно сюда. Здесь для них самое безопасное место.

– А как же ты? Как ты собираешься добираться до Парижа? Сообщение с Антигуа и Мартиникой отвратительное, рейсы иногда полностью раскуплены за несколько дней.

– Я все равно не могу пользоваться этими авиалиниями. Нужно попасть в Париж незаметно и скрытно. Одному человеку в Вашингтоне придется что-нибудь придумать. Что-нибудь. Он должен это сделать.

Александр Конклин, прихрамывая, вышел из маленькой кухни служебной квартиры ЦРУ в Вене; с его лица и волос текла вода. В былые дни, до того, как его жизнь превратилась в дистиллированное прозябание, и до

того, как события начинали развиваться слишком быстро и стремительно, он спокойно покидал свое рабочее место – где бы оно ни находилось – и совершал неизменный ритуал. Находил лучший мясной ресторан – опять-таки где бы он ни находился, заказывал два сухих мартини и толстый непрожаренный бифштекс с самой жирной картошкой, какая только была в меню. Сочетание уединенности, небольшого количества алкоголя, кровавого бифштекса и в особенности обжаренного в жире картофеля оказывали на него такое успокоительное воздействие, что вся неразбериха, все запутанные дела беспокойного дня утрясались, и торжествовал рассудок. Он возвращался к себе – была ли это элегантная квартира на площади Белгравия в Лондоне или задняя комната публичного дома в Катманду – со множеством готовых решений. За это он и получил прозвище Святой Алекс Конклинский. Однажды он поведал об этом гастрономическом феномене Мо Панову, который лаконично заметил:

– Если тебя не погубит твоя сумасшедшая башка, это сделает твой желудок.

Однако теперь, когда на выпивке был поставлен крест и навалилась куча других неприятностей, таких, как высокий уровень холестерина и слишком низкий триглицерида, или как там все это называется, нужно было искать другое решение. И оно пришло совершенно случайно. Однажды утром, во время транслирования антииранских выступлений, которые он находил самой забавной развлекательной программой, его телевизор сломался. Впав в бешенство, Алекс включил переносной радиоприемник, которым не пользовался несколько месяцев, а то и лет, так как в телевизоре было встроенное радио – которое, естественно, тоже не работало, – но батарейки в приемнике уже давным-давно успели расплавиться в мутное желе. Чувствуя боль в протезе, он прошел на кухню к телефону с сознанием того, что один звонок телевизионному мастеру, которому он оказал несколько услуг, заставит того мчаться к нему, словно карету «Скорой помощи». К сожалению, в трубке раздался лишь злой обличительный голос жены мастера, прокричавший, что ее муж, этот «ублажатель клиенток», сбежал с «богатой озабоченной черной шлюхой с Посольской улицы!» (как потом стало известно, в Заир). Понимая, что его сейчас хватит удар, Конклин бросился к кухонной раковине, над которой на подоконнике лежали его таблетки от давления и успокоительное, и включил холодную воду. Кран сорвало с крепления, он подлетел до потолка, и мощная струя воды окатила голову Алекса. Caramba! Но, как ни странно, он понемногу успокоился и вспомнил, что выступления еще будут целиком показывать вечером по кабельному телевидению. Обрадовавшись, Конклин вызвал сантехника, а потом пошел и купил новый телевизор.

Итак, с того утра, стоило его собственным переживаниям или положению в мире – его мире – начать действовать ему на нервы, он опускал голову в кухонную раковину и открывал холодную воду. В это утро он так и поступил. В это чертово, проклятое утро!

Де Соле! Погиб в автокатастрофе на пустынном сельском шоссе в штате Мэриленд в 4.30 утра. Какого черта Стивен Де Соле, в чьих правах было ясно написано, что он страдает куриной слепотой, делал на окраинном шоссе около Аннаполиса в 4.30 утра? А потом еще этот Чарли Кассет, очень злой Кассет, позвонил ему в шесть утра и, повысив свой обычно спокойный голос, наорал на Алекса, заявив, что воткнет в главнокомандующего НАТО гвоздь и потребует объяснений по поводу секретной факсимильной линии между генералом и погибшим начальником службы секретности, который стал жертвой не аварии, а убийства! Более того, одному отставному агенту по фамилии Конклин будет лучше самому рассказать обо всем, что ему известно про Де Соле, Брюссель и все, что с этим связано, иначе обязательства по отношению к вышеупомянутому отставному агенту и его неуловимому другу Джейсону Борну аннулируются. И сделать это следует не позже полудня! А потом позвонил Иван Джакс! Замечательный чернокожий врач ямайского происхождения сообщил, что хочет отвезти тело Нормана Свайна туда, откуда забрал, потому что не желает наживать себе неприятности из-за еще одной неудачной операции Управления. Но это не было операцией Управления, кричал про себя Конклин, не в силах объяснить Ивану Джаксу настоящую причину того, почему он обратился к нему за помощью. Здесь замешана «Медуза». И у Джакса просто не получится отвезти труп обратно в Манассас, потому что полиция по приказу федеральных властей – точнее, по приказу одного отставного агента, использовавшего соответствующие коды, которые он не имел права использовать, – без всяких объяснений опечатала поместье генерала Нормана Свайна.