Ультиматум Борна
Шрифт:
– Это что-то новенькое.
– Сегодня я уже не знаю всех во Втором бюро, а в моем возрасте осторожность не только главная составляющая храбрости, а подчас просто ее замена. К тому же, если вы так быстро откажетесь от моей защиты, пойдут слухи о моей старческой немощи… До скорого, mon ami.
Джейсон положил трубку, его разбирало желание снова поднять ее и позвонить в «Пон-Рояль», но это был Париж, город осмотрительных людей, где портье не склонны делиться информацией по телефону и откажутся сообщать что-либо постояльцам, которых не знают. Он быстро оделся, спустился вниз, чтобы оплатить ночное пребывание, и вышел
– Je m’apelle Monsieur Simon [53] , – обратился он к служащему и назвал номер своей комнаты. – Вчера вечером я встретил знакомую, – продолжал он на безупречном французском, – и остался у нее. Вы не знаете, не искал ли меня кто-нибудь или, может быть, просто спрашивал про меня?
Борн вытащил несколько купюр большого достоинства, его глаза явно говорили портье, что конфиденциальность будет щедро вознаграждена.
– Возможно, кто-то даже меня описывал, – тихо добавил он.
53
Меня зовут Симон (фр.).
– Merci bien, monsieur [54] … Я понимаю. Я спрошу у ночного портье, но, поверьте, он оставил бы мне записку, если бы кто-то пришел сюда разыскивать вас.
– Почему вы так уверены?
– Потому что он оставил мне записку для вас. Я звонил в ваш номер с семи часов, как только пришел на работу.
– Что было в записке? – спросил Джейсон и затаил дыхание.
– То, что я собираюсь вам сказать. «Свяжись с его другом с противоположной стороны Атлантики. Он звонил всю ночь». Могу подтвердить это, мсье. Коммутатор ясно сообщает, что последний звонок был менее получаса назад.
54
Благодарю вас, мсье (фр.).
– Полчаса назад? – Джейсон вгляделся в портье, потом посмотрел на часы. – Сейчас там пять утра… всю ночь?
Служащий кивнул, и Борн кинулся к лифту.
– Господи, Алекс, что случилось? Мне сказали, что ты звонил всю…
– Ты в отеле? – быстро перебил Конклин.
– Да, а что?
– Найди таксофон на улице и перезвони мне. Быстро.
Вновь медленный неуклюжий лифт; выцветший вестибюль, уже наполовину заполненный беспрестанно что-то обсуждающими парижанами, многие из которых направлялись в бар за утренним аперитивом; и опять залитая солнцем жаркая летняя улица и сводящие с ума машины, идущие сплошным потоком. Где же телефон? Он быстро шел по тротуару в сторону Сены – где здесь телефон? Нашел! На другой стороне улицы дю Бак виднелась будка с красной куполообразной крышей, со всех сторон обклеенная рекламой.
Пробравшись сквозь строй наседающих легковушек и небольших грузовиков, в которых сидели взбешенные водители, Борн перебежал на противоположную сторону улицы и бросился к телефонной будке. Влетел в нее, бросил в щель монету, и спустя несколько мучительных мгновений,
– Какого черта я не могу разговаривать из отеля? – сердито спросил Борн. – Я тебе звонил оттуда прошлой ночью!
– Это было прошлой ночью, а не сегодня.
– О Мо что-нибудь известно?
– Пока ничего, но, возможно, похитители допустили ошибку. Вероятно, мы найдем этого военного врача.
– Расколите его!
– С удовольствием. Отстегну свой протез и буду бить его по роже до тех пор, пока он не согласится помогать нам – естественно, если он окажется тем, кто нам нужен.
– Отлично, но, думаю, ты звонил мне всю ночь не для того, чтобы об этом сообщить, ведь так?
– Да. Вчера я пять часов общался с Питером Холландом. Я встретился с ним после нашего с тобой разговора, и его реакция была как раз такой, как я и предсказывал, с небольшими отклонениями.
– Ему нужна «Медуза»?
– Да. Он настаивает на том, чтобы ты немедленно возвращался; только у тебя есть сведения из первых рук. Это приказ.
– Вот дерьмо! С какой стати он будет мне говорить, что делать, да еще приказывать!
– Питер завернет все краны, и я не смогу с этим ничего поделать. А если тебе что-нибудь быстро понадобится, он не станет помогать.
– Но Бернардин предложил мне свою помощь. «Все, что вам понадобится» – это его собственные слова.
– Бернардин ограничен в средствах. Как и я, он может раздобыть что-то в счет былых заслуг, но без доступа к основным ресурсам организации на многое рассчитывать не приходится.
– А ты сказал Холланду, что я изложу на бумаге все, о чем мне говорили, ответ на каждый мой вопрос?
– А ты действительно собираешься все это записать?
– Да.
– Его это не устраивает. Он хочет допросить тебя – говорит, что не может задавать вопросы бумаге.
– Но я слишком близок к Шакалу! И не стану делать то, что хочет Холланд. Он просто безмозглый сукин сын!
– Думаю, Питер старается поступать по совести, – возразил Конклин. – Он догадывается, что тебе приходится испытывать и через что ты уже прошел, но после семи часов вчерашнего вечера все изменилось.
– Почему?
– Армбрустера застрелили на пороге собственного дома. Официально об этом говорят как о разбойном нападении в Джорджтауне, что, разумеется, вовсе не так.
– О господи!
– Я должен сообщить тебе еще кое-что. Во-первых, мы предаем «самоубийство» Свайна огласке.
– Боже мой, зачем?
– Чтобы тот, кто его убил, решил, что он вне подозрений, и – что более важно – нужно проследить, кто появится в течение ближайшей недели-двух.
– На похоронах?
– Нет, это будет «закрытая семейная церемония», без гостей и формальностей.
– Тогда кто же должен появиться и где?
– Кто-то должен прийти в поместье. Мы навели справки у адвоката Свайна, естественно, вполне официально, и он подтвердил то, что тебе сообщила жена генерала. Свайн завещал все имение какому-то фонду.
– Какому именно? – поинтересовался Борн.
– Такому, о котором ты никогда не слышал, – его на протяжении нескольких лет финансировали состоятельные близкие друзья нашего августейшего генерала. Причем выглядит все очень трогательно. Он проходит под названием «Фонд помощи солдатам, морякам и морским пехотинцам»; и у него уже сменился совет директоров.