Ультиматум
Шрифт:
В то же самое время войска Ватутина и Конева в северной части котла потеснили войска Штеммермана и овладели значительным участком местности.
Однако даже это мало обеспокоило генерала Штеммермана. Он наконец получил долгожданное донесение и одновременно с ним приказ на наступление в направлении Лисянки.
Получив донесение, Штеммерман, как и планировалось ранее, отдал приказ войскам, находящимся в районе Стеблева, прорваться в юго-западном направлении с задачей соединиться с танковыми частями Хубе в районе Лисянки.
Получив вскоре после этого утешительные известия, генерал почувствовал
В процессе проведения этой операции на внешнем и внутреннем обводе котла разгорелись ожесточенные бои, которые местами переходили в рукопашные схватки.
В такой обстановке майора Ахвледиани уже невозможно было удержать в штабе за изучением документов и допросом пленных, за составлением пропагандистских листовок и текстов для радиопередач. Впервые за все время он усомнился в необходимости работы, которой занимался. Зачем, спрашивается, апеллировать к здравому смыслу тех, чья глупость не знает границ? Эти немцы — самые настоящие самоубийцы, потерявшие всякий разум. Они обрекают на верную гибель не только самих себя, но и тысячи других людей, других народов.
Участок между южной излучиной реки Рось и рекой Гнилой Тики ч, между населенными пунктами Стеблев и Лисянка был усеян мертвыми телами погибших немецких солдат. Однако немецкая стрела уже вонзилась в район Шандеровки. А Штеммерман все продолжал вводить новые части в образовавшийся прорыв. В ущерб другим участкам фронта он снимал с северного направления все новые части, и фронт там отходил под ударами советских войск все ближе и ближе к Корсунь-Шевченковскому, а выступ на юг заметно рос. 202-я советская стрелковая дивизия, находясь на направлении главного удара противника, стойко оборонялась, неся большие потери, но все же была вынуждена оставить Шандеровку и Новую Буду, а затем немцам удалось захватить Хилки, Комарошку и Скрипченцы.
Ахвледиани узнал, что Бродский находится в 202-й стрелковой дивизии и уже не пишет корреспонденции в газету, а сражается с оружием в руках. После отклонения гитлеровцами акта о капитуляции и начала ими второй операции по деблокированию лейтенант Сергей Бродский сменил записную книжку и карандаш на автомат и стал командовать взводом. Зная, что творится в том месте, майор сильно переживал за своего друга.
Однажды Тельген привел к майору на допрос пленного обер-лейтенанта. Майор начал допрашивать пленного, даже не просмотрев как следует его документов. Для него пленный представлял интерес как офицер из дивизии СС «Викинг».
— Следовательно, он из той самой дивизии, которая беспощадно убивает женщин, детей и пленных! — бросил Ахвледиани Тельгену. — Не пойму, зачем понадобилось направлять его ко мне, пусть займет свое место в лагере для военнопленных!
— Товарищ майор, возможно, его сначала нужно заставить говорить, — высказал свое предположение Тельген.
Спокойствие Тельгена передалось
— Ваше имя, фамилия, звание? — резко спросил он.
— Обер-лейтенант Торстен Фехнер.
— Род войск?
— Артиллерия.
— Последнее расположение вашей части?
Фехнер молчал.
— Я хочу знать: где располагалась ваша часть в последнее время?
— Я не буду давать вам сведений, имеющих военный характер, — ответил Фехнер, демонстративно переводя взгляд с майора на Тельгена.
— Где вас взяли в плен? И вообще, как вы, офицер моторизованной дивизии, могли попасть в плен?
— Господин майор, вы офицер, я — тоже офицер. На измену я не способен так же, как и вы…
— Вы напрасно сравниваете нашу армию со своей! — перебил пленного майор. — И откуда только у вас столько наглости! Ваша армия пришла сюда, чтобы поработить чужие народы, а наша, напротив, сражается за освобождение своей Родины…
— …Чтобы вторгнуться в Германию, — проговорил Фехнер с горечью. — Но ведь и там наша армия должна защищать родину.
— Вы считаете, что будете защищать на своей границе родину? Нет! Вы будете защищать гитлеровское варварство, и больше ничего! — Ахвледиани вскочил и, приказав Тельгену продолжать допрос, вышел во двор.
Сержант, который вел протокол, с удивлением посмотрел майору вслед: ничего подобного за майором раньше не замечалось.
Прошло несколько минут, прежде чем Фехнер обрел способность отвечать на вопросы Тельгена. Обвинение, брошенное майором, он, Фехнер, спасший от расстрела несколько десятков русских военнопленных в Гарбузино, воспринял как личное оскорбление. Он, конечно, понимал, что является соучастником преступления, за которое должен понести наказание. Он даже жаждал понести его, чтобы могла наконец зарубцеваться душевная рана, так мучившая его.
Он рассказал о событиях своего последнего дня на фронте.
— С нашего участка было снято много частей, и это в то время, когда мы сами нуждались в усилении. Создалось очень серьезное положение. Пехоте было приказано перейти в контрнаступление, а наши танки должны были заменить ей огневую поддержку артиллерии. Результат получился катастрофический. Русские открыли по нас такой огонь, что мы буквально натолкнулись на стену сплошного огня. Наступать в таких условиях было бессмысленно, и тогда я приказал своим солдатам отойти на исходную позицию, требовал у начальства, чтобы нас поддержала своим огнем артиллерия. Однако, прежде чем наше командование приняло решение, русская артиллерия накрыла огнем тот участок опушки леса, где находилась наша пехота. Меня вызвали в штаб дивизии «Викинг», где приказали немедленно выполнить приказ — наступать. Вскоре русские прекратили артиллерийский огонь, в атаку пошла пехота. Мне удалось отразить ее внезапный удар, но не успели мы опомниться, как нас снова накрыла огнем русская артиллерия. После этого огневого налета почти все наши машины были повреждены. К тому же кончилось горючее. Пехота была вынуждена отойти на отсечные позиции, расположенные в пяти километрах от переднего края. И тут откуда-то появился группенфюрер СС Гидле, который, начал поносить нас почем зря… и меня тоже…