Ультра
Шрифт:
Майор прокашлялся, что в исполнении робота выглядело охренительно странно, но мы привыкли, что они имитируют живых людей.
– Эскадренный миноносец проекта 1246 "Беспощадный" был уничтожен.
– продолжил майор.
– Это тяжелая потеря для нашей страны, но не повод паниковать. Войны может не случиться, так как...
В-200 завис, впервые на моей памяти. Мы молча смотрели на робота, замершего с назидательно поднятым вверх указательным пальцем. Минут пять абсолютной тишины и он ожил.
– Новая директива. Объявлено введение режима повышенной боевой готовности.
– объявил В-200.
– Сержантский состав,
Всё человеческое исчезло из голоса робота. Стальной лязг, ранее едва слышный, стал доминирующим в интонации. Сразу стало понятно, что это машина для войны, которая избавлена от всего лишнего ради дополнительного усиления важных систем.
Как-то даже не хотелось ничего спрашивать и уточнять - мы кинулись исполнять полученные приказы. Командиры отделений и взводов всерьез опросили всех о самочувствии, придирчиво обследовали внешний облик каждого и провели внеплановую инвентаризацию движимого имущества.
После всей непонятной волокиты, в процессе которой мы чуть ли не обнюхивали огнетушители и комплекты ОЗК, нас снова построили. В-200 был переведён в боевой режим, что проявилось в виде ручного пулемёта в руках, а также тяжелого бронекостюма "Воронеж-2", специально разработанного для эксплуатации гуманоидными роботами. Штука сильно снижает мобильность робота, зато чтобы пробить его нагрудную броню нужна крупнокалиберная винтовка для поражения материальной части. К "Воронежу-2" не применимы стандарты классификации индивидуальной защиты, так как он приближается по степени защиты ближе к бронеавтомобилю.
– Выдать личному составу боевое оружие и экипировку.
– распорядился майор В-200.
Через стеклянную дверь у входа было отчетливо видно, что другие курсы справились с задачами гораздо оперативнее.
В оружейке получил у дежурного по части свой АК-135, серийный номер: 2037АС-9203, закрепленный за мной. В качестве бронирования получил свой же бронекостюм "Ратник-3". Шесть магазинов боезапаса, штык-нож, рюкзак с комплектом "на случай внезапного попадания в дикую необитаемую местность посреди Ростова-на-Дону", который хрен знает зачем нужен, а также один гранатомёт РПГ-32 "Баркас" с тремя пусковыми контейнерами, так как я по штату гранатомётчик, да... Это всё в совокупности весит... Ратника отнимаем, не он на мне, а я в нём, Баркас весит три килограмма, пусковые картриджи: два термобарических - по три килограмма, один тандемный - шесть килограмм. Рюкзак с начинкой весит пятнадцать килограмм. АК-135 - три килограмма. Вес магазина к нему - четыреста грамм, итого два килограмма четыреста грамм. До мелочей вроде керамического штык-ножа докапываться не будем, поэтому суммарно выходит тридцать пять килограмм. Ратник берёт на себя половину, а остальное на мне. И ведь могли почти всю нагрузку на него передать, но ресурс падает, износ ключевых узлов и так далее...
Уже давно придумали солдатские ухищрения, которыми со мной поделился Саня: можно гранатомётные пусковые картриджи подвесить на самодельные крепления к каркасу экзоскелета, но экипировка от этого резко перестаёт быть уставной и ты автоматически улетаешь на пару нарядов вне очереди. Впрочем, во время боевых действий все соображающие верстали себе крепления и носили как удобно. Сейчас этот "Ратник-3"
Есть непонятная такая неопределенность статуса "Раника-3" - на вооружении его больше нет, но приказ начгенштаба МО РФ о том, что его настоятельно рекомендуют использовать во время тренировок - ещё есть.
Но это не особо важно. Выгнали нас на плац, где построили поротно, а затем погнали занимать оборонительный периметр вокруг института.
Места свои мы давно знаем, так как оборону предусмотрели уже очень давно, примерно в процессе строительства самого института, поэтому мы с Прасковьей и Артёмом оказались в одной бетонной огневой точке.
– Чем будем маяться всё это время?
– с тоской спросила Прасковья.
– Я уже чувствую, что здесь скучно...
– Будем травить байки, жрать конфеты, а потом скучать.
– перечислил я.
– Какие конфеты?
– заинтересовался Артём.
– Мне по дороге Армаха передал.
– показал я ему запечатанный непрозрачный пакет.
– С Армахой не пропадёшь.
– Это да...
– кивнул Артём.
//Три часа спустя//
– ... Этот мне дядька рассказывал давным-давно, так что может быть очень бородатым.
– предупредил Артём.
– Приходит ветеран ВОВ в класс на «открытый урок истории», и рассказывает про войну:
– Иду как-то по лесу, вдруг х@як, справа немцы, х@як, слева немцы!
Обалдевшая учительница:
– Вы что такое говорите?! Это же дети!
– Какие нах@й, дети? Фашисты, б№%дь!
– Ха-ха!
– не сдержался я, рассмеявшись.
– Жжёшь!
– Есть ещё один...
//Шесть часов спустя//
– ... и я такая: катись отсюда, нищеброд.
– с довольством произнесла Прасковья.
– Сыну основного акционера Севастопольского Морского банка?
– уточнил я.
– Ага.
– легкомысленно махнула рукой Прасковья.
– Но он ведь действительно нищеброд! Яхты у него нет, дома в Мадриде нет, на автоаукционах не участвует, а в консументы его не взяли, не прошел испытания. Я и сама тогда не была в Сообществе, но уже знала, что все кто вне - донные нищеброды и слабаки.
– Что за автоаукционы?
– поинтересовался Артём.
– Ай, ерунда.
– отмахнулась Прасковья.
– Одна фирма скупает уникальные тачки, затем устраивает аукцион. Папин Bugatti Centodieci как раз оттуда, за сорок миллионов долларов сумел выкупить.
– И что, типа крутая машина?
– задал ещё один вопрос Артик.
– Да она классическая, но её вручную делали, из деталей единственного уцелевшего образца двадцатого года, таких больше нет.
– пожала плечами Прасковья.
– Вас, мажоров, хрен понять...
– покачал головой Артём.
– Сорок миллионов зеленых за машину...
– И вот отшила ты того "нищеброда" и что?
– спросил я.
– А мы тогда кто, если он нищеброд?
– А вы...
– Прасковья, видимо, никогда не задумывалась о нашем статусе в её видении мира.
– Не знаю.