Умерший рай (двадцать лет спустя)
Шрифт:
Потом я понял, что иначе просто не выйдет.
Ведь и «Луна» и «Камни» строились на свежем материале. И состояли из двух взаимно переплетающихся тем: фактов и размышлений.
Отношения мои с этой книгой складываются по-другому.
Ведь я оглядываюсь на двадцать лет – без малого половину жизни.
И неважно то, что сами впечатления от Германской Демократической Республики 1983 года до сих пор удивительно ярки в моей памяти (второстепенное стерлось, а важное проявилось сильнее). Обдумывая
Уходя мыслью в то прошлое, я ощущаю себя летящим на самолете ясным прозрачным днем.
Когда сквозь толщу зыбкого воздуха можно увидеть далеко-далеко внизу странные очертания полей и лесов, и россыпи городских кварталов – откуда, возбуждая фантазию, время от времени несутся вспышки солнечных бликов: от раскрытого окна ли, от стекла проезжающего автомобиля… – и редкие клочки ватных облаков, и даже другие самолеты, идущие разными курсами на более низких эшелонах… Видно многое, не все понятно, но картина совершенно иная, чем с земли.
Так и сейчас.
Описывая то путешествие, я не могу фиксироваться только на германских впечатлениях.
Мне хочется восстановить черты ушедшего времени.
И себя самого – двадцатичетырехлетнего, счастливого и наивного, имеющего впереди целую жизнь.
Такого, каким я уже никогда не стану обратно.
Без этого очерк о Германии окажется скупым и неинтересным. Как краткий экскурс в каком-нибудь туристическом буклете.
Билет на небеса
Итак, я получил его благодаря своей комсомольской работе.
Точнее, не билет, а всего лишь пропуск к кассе.
Настоящей дорогой в рай было прохождение ступенчатой системы партийных комиссий.
Пропуском служила характеристика.
В некоторых местах до сих пор пишут на сотрудников характеристики – то ли по инерции, то ли из лености поменять название документа.
Характеристика, которую мне предстояло составить (самому себе, как делалось все и всегда в партийном СССР), напоминала досье Штирлица.
Еще не будучи писателем, я худо-бедно умел печатать. К тому времени я около десяти лет сочинял стихи. Имея объективный взгляд на оценку своих произведений, я не пытался куда-то их пристроить, а просто перепечатывал для удобства чтения. И даже сброшюровал и переплел маленькую книжицу. У меня имелась пишущая машинка. Но дома, в Уфе.
Конечно, в то время существовали машинописные бюро – нечто вроде современных копи-центров – где можно было распечатать текст. И плата за характеристику, умещающуюся на одном листке, я думаю, не оказалась бы большой.
(Хотя, учитывая невероятное количество попыток, заканчивавшихся возвратом с требованием внести изменения, заказанная характеристика оказалась бы золотой).
Но
Тем более, в Ленинграде у меня имелась семья друзей с портативной пишущей машинкой.
Набросав текст, я пришел в гости, за полчаса отбил характеристику и чувствовал себя уже в Рейхе.
Однако все оказалось не так просто.
Во-первых, в тексте не допускалось никаких исправлений: даже незаметных, типа буквы «о» поверх «с».
Современному человеку, работающему на компьютере, где все можно поменять и переделать (хотя и при том редкий документ получается пригодным с первого раза…) трудно понять специфику работы на пишущей машинке. Где вспоминается пословица «что написано пером – не вырубишь топором».
Во-вторых – я об этом даже не подумал – характеристика должна быть напечатана в сжатом формате одиночного интервала: для того, чтобы после утверждения текста и скрепления подписей партийной печатью недремлющий враг не мог добавить что-то между строк.
В-третьих, если текст не умещался на одной стороне листа – а у меня, расписавшего свои комсомольские заслуги, вышло именно так – требовалось, чтобы переход на оборот осуществился через перенос слова, последнего в последней строке. Опять-таки, чтобы злостный враг не сумел впечатать чего-нибудь в поле. При кажущейся простоте, для выполнения этого условия приходилось перебирать несколько вариантов: ведь переносимое слово должно было иметь смысл и располагаться в конце строки, а не висеть посередине. Иначе злодей придумал бы что-то через черточку и добился цели.
В-четвертых, я не сразу понял необходимую глубину сведений о родителях. О погибшем отце пришлось указывать не только дату смерти, но и место захоронения. А у матери – девичью фамилию. Мама фамилию не меняла, поэтому я просто повторил ее в скобках. Это оказалось неприемлемым: велели напечатать стандартный оборот «дев. фам. та же».
В общем, друзьям пришлось дать мне машинку напрокат.
И характеристику я печатал почти неделю.
Почему так долго?
Человеку компьютера незнакомо накопление психологического напряжения, происходящее при работе на пишущей машинке. Когда надо напечатать длинный документ без единой помарки.
Ты печатаешь текст, сверяя каждую букву с тщательно исправленным листком. Все идет нормально, из каретки медленно выползает документ, и в душе начинает шевелиться радость: наконец-то мне удалось…
Когда вдруг на обороте дрожащие от внимания пальцы на секунду перестают слушаться, и в предпоследней строчке с ужасом возникает: секретарь комитета ВЛКСМ. Выругавшись и смяв испорченный лист, все приходится начинать сначала.