Умерший рай (двадцать лет спустя)
Шрифт:
И несмотря на то, что податливое тело Ольги уже таяло в моих руках…
Не хочу даже дописывать, так досадно теперь за свою глупость.
Идеальность третьего случая доказывает, что сама судьба изо всех сил пыталась достучаться к натуральным инстинктам сквозь мой бараний лоб.
Недалеко от стройки, где мы работали, стоял старый замок, разбомбленный в 1945 году и с тех пор заколоченный наглухо. Точнее, роскошная загородная вилла; ведь в сороковые годы эта часть Дрездена наверняка уже считалась пригородом. От здания сохранились стены, балконы и даже причудливая башенка со стрельчатыми
Напоминая эпизод из Ремарковского «Zeit zu leben und Zeit zu sterben».
О дрезденских – и вообще о германских – развалинах того времени я еще напишу.
Разрушенную виллу я вспомнил именно сейчас потому, что мы лазали туда с Ольгой.
Да, именно так.
Сначала в обеденный перерыв – или после работы, уже не помню – я забрался туда сам. Обошел периметр, проверил забитые окна, и наконец нашел ниже уровня земли узкий лаз, вероятно, служивший когда-то хозяйственным целям. Проникнуть туда было столь же сложно, как преодолеть череду двигающихся ножей в компьютерной игре вроде «Квейка».
Так или иначе, я рассказал Ольге о вилле, и она вдруг изъявила желание тоже там побывать. Хотя ничего, кроме ободранных стен и всяческих обломков внутри не имелось, и экспедиция не могла представлять интереса для молодой женщины.
Зачем она со мной пошла?
Думаю, что задавать такой вопрос просто глупо.
С самого начала я держал ее за руку, помогая преодолеть кусты, затем протиснуться в узкую нору.
Рука Ольги была твердой и горячей.
Оказавшись внутри, спрятанный от всего мира стенами развалин, я испытал поразительное ощущение полной уединенности с нею. Женщиной, к которой терпеливо подталкивала судьба.
Ольга стояла передо мной, ничего не говоря.
…Желтая футболка ее, надетая на голое тело, не скрывала ничего; соски спокойно темнели наружу. А стоило Ольге наклониться, как широкий ворот открывал визуальный доступ к той части, которую принято скрывать лифчиком. Наклонялась Ольга часто: так выходило при нашей строительной работе. И по беспечности своей не замечала, что всякий раз обнажается до пояса.
Так думал я тогда.
Сейчас же не сомневаюсь, что Ольга прекрасно знала особенности своей одежды. И специально дразнила нас своим видимым, но недоступным телом. Более того, изучив женскую натуру, я уверен, что она ощущала мужские взгляды, трогавшие ее грудь. Они щекотали ее женское самолюбие и, конечно, доставляли удовольствие.
Но такие тонкости я понимаю лишь теперь.
А тогда я изо всех сил старался не покраснеть от смущения, заглядывая в приоткрывшееся окно. Но не делать этого просто не мог.
Уже через несколько дней работы я рассмотрел Ольгу по-настоящему. Грудки ее были крошечными – как я знаю теперь, у женщин такой конституции они и не бывают большими – но невероятно совершенными по форме. И наверняка очень упругими, поскольку, не подвергаясь действию силы тяжести, они всегда глядели прямо вперед. Лишь когда Ольга склонялась сильнее обычного, они все-таки опускались. Но не свисали, а торчали
В общем, я уже знал Ольгину грудь, как свои пять пальцев…
…Пробираясь в виллу, я пятился, держа ее руку. Она следовала за мной почти на четвереньках. Склонившись так, что открывшееся тело просто наотмашь било меня по глазам. Я чувствовал, что сейчас можно все. И чувствовал желание оценить эту тайную упругость на ощупь.
Хотелось так, что выбравшись в пространство, я старался не поворачиваться к ней боком. Как будто в другом положении она могла не заметить моего неукротимого желания.
И… ничего не делал.
Несмотря на то, что женщина сама отправилась сюда со мной, я опять не предпринял ни одной попытки.
Моя золотая Тамара вселила уверенность в моей мужской силе. Но она оставалась чисто физической и не перешла на уровень сознательного. Настоящей решимостью я еще не обладал.
Мое тело горело, стонало и рвалось. Наверняка Ольга ощущала эти флюиды, окутавшие нас в тесном пространстве, и ждала чего-то от меня.
Но я боялся и ни в чем не был уверен.
Конечно, мне стоило хотя бы попробовать ее поцеловать. Или ненароком тронуть ее грудь и сразу понять, действительно ли она готова, или все лишь игра.
Я не сделал ничего.
Только жадно и бессильно пялился под ее футболку, пока она не выпрямилась.
Я был робок, застенчив и ни на что не годен, как старый тюфяк.
Проведя некоторое время в замке и подержавшись за ее руку, я вывел Ольгу обратно на простор пустынной улицы. Так и не прикоснувшись к ней по-настоящему.
Возможно, подсознательный страх вселяла трезвая мысль: если мое приставание будет отвергнуто, то рассыплются наши с нею, исключительные дружеские отношения.
Хотя нынешний опыт убеждает как раз в обратном.
Даже неудачная попытка по отношению к нравящейся женщине расставляет все точки над «i», делая дружбу еще более крепкой и доверительной.
Увы, повторить все с Ольгой по-настоящему я не смогу даже в своей следующей жизни.
Потому что не верю в реинкарнацию.
Впрочем, если допустить ее, то может оказаться, что исходя из свойств моей натуры, мою душу поместят в тело еще большего идиота. Который за всю жизнь вообще ни на что не решится и умрет девственником. Чтобы возродиться в очередной раз уже настоящим дубовым пнём.
Так что еще не все так плохо в моей жизни и судьбе…
Отъезд
День отъезда в Германию – который за всякими хлопотами уже казался недосягаемым – настал совершенно неожиданно.
Он был наполнен суетой, перетаскиванием припасов на вокзал и еще черт знает чем.
Но время не стояло на месте, и в конце концов день прополз и настал даже час отъезда.
Скорый поезд «Ленинград-Берлин» – «Schnellzug № 246», кажется именно 246, потому что обратно, я точно помню, он шел под номером 247 – в котором имелся дрезденский вагон, отправлялся с Варшавского вокзала.