Умирать — в крайнем случае
Шрифт:
— Может, нужен собственный репертуар… — говорю я, чтобы что-нибудь сказать.
— У меня есть репертуар! — заявляет Линда с той же горячностью, с какой недавно говорила: «Хочу на пляж!» — Вы слышали мои песни. Все это — мой репертуар.
— И та песня, для которой вы избрали своей жертвой меня?
— Вы ее не заслуживаете. Но что мне было делать, если в зале сидели одни старики.
Она умолкает, словно забыв, что хотела сказать дальше. Потом продолжает все
— Да, и та песня — тоже! И все они написаны специально для меня! Очень талантливым композитором. Исключительно талантливым.
Линда делает новую паузу и уже усталым тоном договаривает:
— Но этот мой репертуар устарел. Сейчас поют другие песни.
— Заставьте вашего композитора написать новые песни. Он в вас, наверное, безумно влюблен.
— Был влюблен… хотя и не безумно… Любовь не может быть безумной… если это — не любовь к наркотикам… как это было у него…
— Значит, он сможет писать в современном стиле. Сейчас в моде музыка наркоманов, знаете, эта самая… психоделистическая…
— Да, конечно… Но он отправился писать ее на тот свет.
Кажется, разговор пора кончать. Что я и предлагаю. Мы встаем и идем к морю, чтобы еще раз окунуться перед обедом.
Уже за столом Линда вскользь замечает:
— Наверное, я вам ужасно надоела своими излияниями…
— Нет. Но вы заставили меня отказаться от одного решения.
— Какого?
— Я твердо решил хорошенько вздуть вас, как только мы вернемся в Лондон.
— Только попробуйте! — воинственно заявляет она.
— Нет, я в самом деле собирался это сделать. За ваше высокомерие и прочее. Но теперь я вас, кажется, понимаю.
— Не надо рыдать над моей разбитой жизнью.
— Я и не собираюсь, потому что вы, с вашим характером, неспособны вызвать у человека сострадание или умиление. Мне просто кажется, что я начинаю вас понимать. Конечно, толку вам от этого мало. Несостоявшаяся взбучка — не в счет.
— Что толку мало, это и так ясно, — замечает она. — Чем может помочь один потерпевший крушение другому!
— Разве что банальной мудростью — уделом побежденного. Жизнь состоит из умения переносить удары.
— Я стараюсь этому учиться, как могу.
— Значит, все в порядке. Если вы покончили с десертом, мы можем идти.
Но она не трогается с места и невидящим взглядом смотрит на недоеденное пирожное.
— Вы говорите, что понимаете меня. А вот я перестала понимать вас, Питер.
— Мне это очень лестно. Разве плохо быть загадочной личностью!
— Нет, серьезно. Сначала я думала, что вы такой же простак и грубиян, как все остальные в Сохо. Потом, когда началось
Поднявшись в номер, Линда принимает душ и переодевается в ванной в целомудренно закрытую до ворота ночную рубашку. Затем в комнате подходит к зеркалу и поднимает подол — правда, в границах допустимого.
— Кажется, я все-таки неплохо загорела…
Я что-то бормочу в знак согласия и поспешно отвожу взгляд к окну, за которым синеет родное Черное море. У моей супруги, как я уже говорил, исключительные физические данные.
— Надеюсь, у вас хватит такта — не говорить Дрейку о том, что я несколько дней пролежала в постели.
— Зачем отнимать время у занятого человека?
— Для вас это, может быть, и мелочи, но для него — нет. Скажу по секрету, Питер, он велел мне следить за каждым вашим шагом.
— Я об этом догадываюсь. Дрейк — очень мнительный человек и, наверное, считает, что доверять можно только мертвецу, и то если он глубоко зарыт.
— Оставьте эти кладбищенские сравнения!
— Я не знал, что вы так чувствительны.
— Это кажется вам странным? Почему? Потому что я зарабатываю на жизнь в том же квартале, что и вы? Потому что окружена известными вам типами? Потому что мой шеф — такой человек, как Дрейк?
— В общем и целом…
— А вы сами? Вам-то что нужно в этом квартале? И какому шефу вы подчиняетесь?
— Тс-с-с, — вполголоса говорю я, потому что ее, наверное, слышно на улице. — У меня нет другого выхода. Понимаете? А такая женщина, как вы, наверное, могла бы найти себе место почище.
Мое замечание вызывает у Линды взрыв смеха.
— Место почище? Чистые места — для привилегированных, дорогой мой. Чистые места — там, по другую сторону закрытых дверей.
— Хорошо, хорошо, согласен. Только успокойтесь.
Но она уже овладела собой и заявляет хорошо знакомым мне тоном:
— Не волнуйтесь, я совершенно спокойна. Единственное, что меня беспокоило, — это ожоги, но теперь и они прошли.
Линда снова поворачивается к зеркалу и приподнимает подол — в пределах допустимого.
— Все в порядке, правда?
Я подхожу к ней против собственной воли и, уже совсем того не желая, говорю:
— Да, все в порядке.
У моей супруги исключительные физические данные…
— Вы не щедры на комплименты, — замечает она, и я вспоминаю, что поклялся не говорить ей комплиментов.