Умница для авантюриста
Шрифт:
Он гладил пальцами стекло, вглядывался в пожелтевший снимок, а в глазах стояли слёзы. Я не знала его таким — ранимым и страдающим.
Больше я никогда не задавала вопросов о маме.
Но сегодня особенный день, и я могу о ней вспоминать с теплотой и любовью. Двадцать два года назад она подарила мне жизнь.
В доме вкусно пахнет выпечкой. Это Герда расстаралась: печёт именинный пирог. Я сгружаю купленные продукты на кухне и робко предлагаю свою помощь. Но миссис Фредкин в притворном ужасе машет руками и выгоняет меня прочь.
В
Я спешу к гаражу, где хранится моё главное сокровище, моё собственное детище, коим я безмерно горжусь. Сегодня настоящий праздник: буквально вчера закончила сборку. Подарок самой себе — это нереально здорово!
Дверь гаража приоткрыта, и я чувствую, как неприятно сосёт под ложечкой. Перед глазами вихрем проносятся картинки: моё изобретение украли, оно досталось чужаку…
Крадусь внутрь как вор. Сердце клокочет в горле и мешает дышать. Нашариваю рукой выключатель. Щёлк — и пространство наполняется голубоватым светом.
Моё детище стоит на месте, и я перевожу дух. Как оказалось, рано радовалась: рядом с моим ЖМОТом в вальяжной позе раскинулся другой экземпляр. Сомневаюсь, что такой же ценный, но спит он сладко. Так спят только дети и люди с очень чистой совестью. Его не разбудил даже яркий свет.
Внутри бушуют возмущение и праведный гнев.
— Эй, мистер! Или как вас там? — похлопываю я мужчину по плечу. — Вы ничего не попутали часом? Это частная территория! Как вы вообще сюда попали?!
Он открывает глаза. Моргает сонно. Улыбается лучезарно. А затем, втягивая в себя жадно воздух, произносит то, от чего у меня отнимается дар речи:
— Вкусная. Какой замечательный запах.
Гесс
Я спал, и мне ничего не снилось. Ни хорошее, ни плохое. Преображение, регенерация — это всегда усталость, которую в состоянии вылечить только глубокий сон.
В такие моменты я умею отключаться. Нет смысла терзаться, если ничего не изменить. Вместо сокровищницы рода я попал в другой мир. И теперь придётся с этим как-то разбираться.
Всё началось с дурацкого спора. Как всегда. И вроде всё сложилось, как надо, но пошло не так, как задумывалось.
Вначале появилось радужное сияние, и я обрадовался: получилось!
Разноцветная спираль засасывала мучительно долго, но я ещё не понимал, что это значит.
А потом резко пришла темнота.
Боль. Беспамятство. Вспышка. Короткий бред.
Я резко открыл глаза и ничего не увидел. Слишком темно. Напрягся и уловил очертания грязной подворотни. Это не сокровищница первородных. Отнюдь. И даже не привычный мир — я понял это по запаху: на Зеоссе так не воняет.
Поднял голову, сел со стоном и огляделся. Посмотрел на руки, уловил радужные всполохи. Вывихнутое плечо стреляло болью так, что темнело в глазах. Сломанная нога болела. По шее тёк противный ручеёк.
Шаракан[1], вот это влип. Понимал лишь одно: срочно нужно заняться собой, иначе начнётся регенерация, и тогда придётся терпеть ещё большую боль. Перво-наперво, охнув, вправил плечо. Затем, на ощупь, постанывая и ругаясь сквозь зубы, вправил и сложил кость. Стянул пальцами края рассечённой кожи на голове. Перед глазами плыло. Сотрясение. Нужно немного потерпеть.
Просто сидел и смотрел на ладони. Кожа слегка светилась, отдавая перламутром. Под рубахой пискнуло и зашевелилось нечто. Хорошо, что у меня крепкие нервы. Достал из-за пазухи зверька, что трясся мелкой дрожью. Мерцатель[2]. Как он концы не откинул — удивительно. Я погладил круглые уши.
— Терпи, друг, — пробормотал вполголоса. — Я рад, что не один, но как тебя угораздило отправиться вместе со мной?
Естественно, я не ждал ответа.
Уловил движение. Насторожился. Кто-то шёл ко мне, загребая нестойкими ногами. Пьяный. Видимо, этот запах везде одинаков.
Пьяница попался из разряда любопытных — не смог пройти мимо. Заговорил, залепетал, подходя ближе. Язык заплетался, речь нечёткая. Набрался прилично. Я не понимал ни слова из его тарабарщины.
Пришлось напрягаться, ловить интонацию, вычленять слова. Вряд ли у пьянчужки большой словарный запас, но пока сойдёт и это.
Одинокий прохожий качался, пытаясь всмотреться. Наклонился ниже, не веря глазам, и упал, хватаясь руками за мою одежду.
Я брезгливо скривился. Затем понял, что падение не результат удивления или чрезмерных возлияний, а хорошо продуманный ход: пьяница самозабвенно шарил по моим карманам. Смотрел прямо в глаза, а руки жили своей жизнью.
Я усмехнулся. Оскалился, показывая белоснежные, идеальные резцы. Глупый гайдан [3]. Сам напросился. Я обхватил его голову руками с двух сторон, мягко и нежно впиваясь пальцами в кожу. Пьяница впал в ступор. Глаза остекленели. Хорошо.
Я прикрыл веки. Выудил из податливого мозга всё, что можно: образы, воспоминания, слова, знания, эмоции. Выжал досуха. Не так уж и глуп этот жалкий воришка. Всего лишь опустившийся тип — бывший учитель и писарь.
Я подгрёб у него немного больше, чем рассчитывал, но этого не хватило. Поколебавшись, вонзил зубы и втянул в себя горячую кровь. На мгновение зашумело в ушах.
Совсем чуть-чуть. И ещё глоток. Хватит.
Остановился. Провёл пальцами по ранкам и аккуратно уложил тело на каменную мостовую.
Встал, осторожно вытянул из-за пазухи мерцателя и посадил его на землю. Не спеша разделся догола и преобразился — принял человеческий облик. Снял с пьяницы одежду и надел на себя. Вещи оказались почти чистыми, аккуратными. Скромный покрой, никаких излишеств. Чувствуется заботливая женская рука. Скорее мать, чем жена. На первое время сойдёт.
Зверёк нырнул за жилет и пискнул.