Умножение скорби
Шрифт:
Между тем экзамены Олег сдал, и, как говорила его мама, Елизавета Матвеевна, неплохо. Хотя вся их компания собиралась продолжать учебу, ребята готовились к выпускному вечеру, и вот тут, даже не успев осознать свою любовь, я испытала жесточайшие муки ревности – в нашем дворе появились не только одноклассники моего соседа, но и одноклассницы. На фоне темных костюмов мальчишек четко выделялись фигурки трех девочек в белых платьях, и я сразу поняла, которая из них «наша».
До сих пор я помню, как выглядела Лариса в тот летний вечер. Простое белое платье без рукавов, с модным в те годы вырезом «лодочкой» и юбкой до колен облегало ее тело как вторая кожа, выгодно демонстрируя все неоспоримые достоинства только что сформировавшейся фигуры. Остромысые туфельки на маленькой шпильке служили
Горе мое было так велико, что не укрылось от глаз взрослых. На следующий день, когда Олег, чувствуя себя свободным как ветер, собрался уже выскользнуть за ворота, я услышала голос Елизаветы Матвеевны: «Олег, сынок, подожди!» Она всегда называла его только полным именем (как, впрочем, и все остальные), всю свою ласку вкладывая в добавляемое «сынок» – никаких уменьшительных Аликов и Олежек Малышев с детства не терпел. «Подожди, возьми с собой Сашу, ей же скучно все время быть одной!» – продолжала соседка, вкладывая мою дрожащую ладонь в крепкую руку сына. Тот попробовал было возразить, что идет он к Ване, потом они собирались на реку, и только всякой малышни им не хватало, но мать настойчиво уговаривала его: «Вот и хорошо, познакомишь ее с Наташей, им будет, чем заняться вдвоем. Саша, детка, иди с ним! Не бойся, я с твоей мамой договорилась».
Ничего я не боялась – я готова была отправиться с Олегом на край света уже тогда, как говорится, в чем была. А была я в короткой красной майке, порядком выгоревшей на солнце, и вельветовых шортах цвета хаки, в которые превратило мои потертые на коленях брюки легкое движение маминой руки с ножницами. Собственноручно заплетенная белобрысая коса заканчивалась одновременно с шортами, а вместо хрустальных башмачков на ногах у меня были знавшие лучшие времена кожаные сандалии.
В таком виде я и появилась во дворе дома Огородниковых, где меня встретила младшая сестра Вани, всеобщая любимица Наташка, которая очень скоро стала моей самой близкой подружкой. Каково же было мое удивление, когда привлеченная нашим шумным знакомством, на крыльцо вышла старшая сестра – это была Лариса, вчерашняя Принцесса моего Малышева, и, как потом оказалось, моя вечная соперница Киска. В ситцевом сарафане, с распущенными по плечам волосами и без грамма косметики на лице она все равно оставалась красавицей – я не могла отрицать очевидного, хотя мне казались куда милее темноволосые и кудрявые младшие Огородниковы. Ваня и Наташка были как две капли воды похожи друг на друга и на мать, Татьяну Васильевну, которая, как и моя мама, была учительницей. Она преподавала биологию в школе, где учились Олег и Лариса, а классом младше Иван, и где с осени предстояло учиться нам с Наташкой. Старшая же сестра пошла в отца, с которым я познакомилась значительно позже: он работал хирургом в районной больнице и дома бывал мало.
Это была дружная семья, не слишком обеспеченная, как я теперь понимаю – все-таки трое детей, но пользовавшаяся уважением окружающих: в маленьких провинциальных городках врачи и учителя всегда находились на особом положении. Огородниковы жили буквально в двух шагах от школы (в народе ее называли «красной», по цвету кирпичного здания, которое было построено еще для женской гимназии), и я, как и Олег, стала часто бывать в их гостеприимном доме. Так закончилось мое садовое затворничество, но осталась детская, тайная, которую я даже мысленно не смела называть этим словом, любовь к Малышеву. Я просто не могла без него жить.
Два года пронеслись быстро и бестолково. Несмотря на то, что мне удалось избежать круглосуточного материнского
Дело в том, что Малышев попросил мою маму позаниматься с ним французским, мама охотно согласилась, она считала, и, как выяснилось, не без основания, что у Олега несомненные способности к изучению языков. Сначала я была на седьмом небе от счастья (ура, он будет приходить к нам домой!), но в первый же раз Малышев явился на урок вместе с Лариской. Еле-еле выдержав полтора часа занятий, которые показались мне вечностью, я впервые в жизни поссорилась с мамой.
Сначала я попросила ее отказать Ларисе, но она сказала, что это не мое дело, и что «девочка, конечно, послабее Малышева, но тоже не без способностей». После этих слов я закатила настоящую истерику, не в силах ничего объяснить, но и слез сдержать не в состоянии. Со словами: «Уеду обратно к бабушке!» я скрылась в своей комнате и долго всхлипывала в подушку, пока не уснула. Когда я проснулась, был уже вечер, на улице было темно, сквозь неплотно закрытую дверь до меня доносились голоса родителей.
– Ты не представляешь, какой «бенц» сегодня Сашка мне устроила! – с удивленным возмущением пересказывала мама события прошедшего дня.
– Лида, ты преувеличиваешь, она мягкая и послушная девочка, наверное, вы просто не так поняли друг друга… – пытался защитить меня отец.
– Нет, я прекрасно все поняла: она сама не занимается, как следует, и не хочет, чтобы другие занимались, и знали язык лучше нее! – не сдавалась мама.
– Да она просто ревнует! – вдруг догадался папа.
– Меня к этой девочке?! – в изумлении повысила голос мама.
– Да не тебя, а Малышева! Кажется, она влюбилась в Олега…
– Не может быть, она еще ребенок! – мамин голос превратился в звенящий шепот.
– Может-может. И ревнивая – в тебя, – усмехнулся отец.
– Когда это я тебя ревновала? – с плохо скрываемой досадой спросила мама, но даже я понимала, что он попал в точку.
– А кто на новогоднем вечере… – тут заскрипели половицы под ногами отца, он плотно прикрыл мою дверь, и больше я ничего не слышала.
Утром никто из нас не упоминал о вчерашнем происшествии, но с тех пор я практически перестала учить английский, возненавидев все иностранные языки, вместе взятые, и таким образом выражая свой протест против маминого решения. Олег же с Ларисой продолжали заниматься, особенно старался Малышев.
Он очень старался. К концу десятого класса он уже прилично знал и английский, и французский, и только моя мама и сам Олег знали, чего ему это стоило. Он сильно изменился за это время, и внутренне, и внешне: высокий, спортивный он всегда выглядел немного взрослее ровесников, но тут произошли какие-то неуловимые качественные изменения – про себя я решила, что Малышев стал … пижоном. Нет, это не значит, что он натянул брюки-дудочки, да у него и возможностей таких не было – отец Олега был инвалидом войны, мать работала на местной перчаточной фабрике. В старом синем свитере с аккуратными кожаными заплатами на локтях он выглядел так же, как потом в костюме от Brioni – ведь дело не столько в одежде, сколько в умении ее носить.
Но не одна я оценила, каким красавцем стал Малышев, Лариска тоже стала смотреть на него совершенно другими глазами. Изменили свое отношение к нему и ее родители: одно дело дружба с Ваней – тут Олегу были рады всей душой, ну как же, такой хороший мальчик, крепкий физически, и при этом не хулиган, да еще и учится неплохо. И совсем другое дело любовь к Ларисе – по мнению старшего Огородникова, дочь могла рассчитывать на лучшую партию, так что в качестве потенциального зятя Олег его решительно не устраивал. Но Малышев не сдавался, он всегда был упорным парнем. И уж если он поставил себе цель – вырваться из нашего уютного, но абсолютно провинциального городка на мировые просторы, то добьется такого положения, что в доме Огородниковых снова станет желанным гостем.