Умножение скорби
Шрифт:
Моя мама знала свое дело: Малышев поступил в институт военных переводчиков. Лариса – в педагогический (по семейной традиции), на факультет изучения иностранных языков. Домой Олег приезжал нечасто, еще реже мне удавалось видеть его. Основные новости я узнавала от Наташки – Лариса появлялась дома чаще, но эти вести из Москвы не оставляли мне особой надежды. Промаявшись с год, я сумела сосредоточиться на своей собственной жизни: стала больше общаться с одноклассниками, начала заниматься спортом, да и своему внешнему виду стала уделять гораздо больше внимания. Мои поначалу неуклюжие попытки самосовершенствования нашли горячую поддержку у мамы, и в результате к моменту своего выпускного вечера я могла бы составить достойную конкуренцию Киске.
Я была повыше Ларисы, с менее выраженными формами – и грудь поменьше, и бедра уже, но зато ноги были длиннее,
На следующий день после выпускного я сказала родителям, что собираюсь подавать документы на вечернее отделение в автодорожный институт, один из факультетов которого базировался в НИИ, где работал отец. Папа с мамой были в ужасе: в моем аттестате была всего одна четверка – по английскому (с учетом «цеховой» солидарности меньше мне поставить не могли, да я и знала на «4» – «читаю и перевожу со словарем»), поэтому все считали, что я буду поступать в университет. Это был второй «бенц» в нашей семье, устроенный теперь уже родителями. Но я не сдавалась: только так я могла сохранить возможность встречаться с Малышевым – оставаясь в нашем городе, в нашем общем доме. Я знала, что если уеду в Москву, то потеряю Олега навсегда. В течение недели папа и мама вместе и по очереди пытались меня образумить, но я твердо стояла на своем. Наконец отец дрогнул: «Пусть поступает, как считает нужным». Мама всхлипнула: «Что ты говоришь, Коля! Она же сломает себе жизнь!». Я молча ждала окончательного вердикта. Отец обнял маму за плечи: «А ты хочешь, чтобы МЫ сломали ей жизнь? В конце концов, свои ошибки человеку иногда удается исправить, чужие – почти никогда».
Так началась моя взрослая жизнь: вечерами я училась, а днем работала в лаборатории, куда меня устроил отец со словами: «Смотри, Сашка, не позорь мою фамилию!» Я выкладывалась по полной, чтобы не позорить. Времени свободного почти совсем не оставалось, и даже с Наташкой, которая не прошла по конкурсу в мединститут и тоже осталась в городе, мы виделись нечасто. Приближался Новый год. Однажды вечером, в самый разгар первой сессии, когда я готовилась к экзаменам в читальном зале городской библиотеки (там у меня получалось лучше, чем дома – ничего не отвлекало), туда влетела моя подружка.
Прямо в шубке и валенках, на ходу стряхивая снег с меховой ушанки, не обращая внимания на замечание разгневанной библиотекарши – все-таки здание бывшего дворянского собрания обязывало к соблюдению определенных норм поведения, подружка вытащила меня на лестницу. «Лариска выходит замуж! На Новый год будет свадьба! В ресторане «Прага», ты представляешь?!» – одним духом выпалила Наташка. Я молча опустилась на широкую ступень парадной лестницы и, привалившись к дубовым перилам, безнадежно прошептала: «За Малышева?». Наташка посмотрела на меня с укоризной: «Да нет же! Неужели бы я… Нет, она выходит за москвича, за Бориса Ремизова, он заканчивает институт международных отношений…» – продолжала она, но я уже ничего больше не слышала. Не помня себя от счастья, выбежала на улицу, тут же поскользнулась, упала в пушистый мягкий сугроб, и, глядя, как кружатся в неверном свете фонаря хлопья снега, все повторяла про себя: «Он мой! Он мой! Он мой!»
Малышев приехал вечером тридцать первого, Новый год тихо встречал дома, с родителями. На следующий день он зашел поздравить нас с праздником, и, увидев его осунувшееся, измученное лицо, я устыдилась своей радости. Где-то в глубине моей души жалость к Олегу вступила в короткую и яростную схватку с ревностью к Киске, и жалость победила. Преодолев природную застенчивость, я проявляла чудеса гостеприимства, но Малышев, казалось, не замечал ничего – ни елки под самый потолок, ни праздничного торта, ни нового платья, сшитого мною собственными руками из бархатной скатерти, ни моих блестящих распущенных волос. Пока мы с папой готовили чай, Олег и мама говорили о чем-то вполголоса, сидя на диване под елкой. Потом Малышев выпил чай и стал прощаться. Я пошла закрыть за ним дверь и так и осталась стоять в холодной прихожей, слушая, как затихает звук скрипящего под его ногами снега, пока не почувствовала
Весной Малышев с отличием защитил диплом и уехал на стажировку. Я окончила первый курс без особых проблем, да и вообще, моя студенческая жизнь не была перегружена событиями. Все мы, студенты-вечерники, были знакомы друг с другом еще со школьных времен, так что круг общения почти не изменился, однако изменились отношения внутри него. Девочек было меньше – вуз-то технический, может быть, поэтому, а, может быть, я действительно стала привлекать мужское внимание, но только вокруг моей персоны все время, как теперь говорят, «тусовались» мальчишки. Поначалу отсутствие у меня постоянной привязанности давало надежду каждому из них, но очень скоро каждый понимал, что дальше приятельских отношений дело не пойдет. Однако из тех, кого это устраивало, собралась неплохая компания. А тут еще после очередной инвентаризации в институте списали рассохшийся фанерный стол для пинг-понга, и мне удалось уговорить отца забрать его в наш двор. Кто-то из ребят раздобыл сетку и шарики, кто-то принес ракетки, и у нас получился свой «теннисный клуб».
Почти каждый вечер после работы, если позволяла погода, мы играли до темноты, а летние вечера длинные. В результате к середине лета я уже играла очень и очень прилично (все-таки дело происходило в моем дворе), а поскольку игра шла навылет, то проводила у стола достаточно много времени. И я решила, что пора обзавестись теннисной формой. В те времена покупка теннисных туфель была проблемой, так что пришлось обойтись белыми полукедами, которые я надевала «на босу ногу», а вся остальная экипировка стала плодом моей «дизайнерской» фантазии. К этому времени я уже овладела искусством кройки и шитья в такой степени, что никто не мог больше контролировать длину моих юбок и ширину моих брюк. Поэтому из белой полотняной юбки, которую мама не носила из-за масляного пятна на подоле, я лихо выкроила шорты, а из подаренной кем-то из друзей отцу тельняшки вырезала себе майку. После стирки, оказавшейся чересчур тщательной, оба изделия изрядно подсели, так что выходить в этом наряде за пределы двора я не рисковала, но играть было удобно, да и ноги загорали по всей длине, что меня устраивало.
Надо сказать, что моя спортивная форма еще больше сплотила членов нашего «клуба», даже в выходные дни мы стали делить свободное время между купанием и настольным теннисом. В один из таких дней по дороге с пляжа мальчишки купили трехлитровую банку «жигулевского» и полкило снетков, так что проигравший мог рассчитывать на утешительный приз в виде стакана пива со скромной закуской. Возможно, именно благодаря этому обстоятельству партию за партией выигрывала я.
Разгоряченная, с румянцем во всю щеку и потемневшей от пота челкой, я готовилась расправиться с очередным соперником последней подачей, когда за моей спиной скрипнула тяжелая калитка. Рука моя дрогнула, шарик упал под стол, я нагнулась за ним (это упражнение наша учительница физкультуры называла «наклон вперед, не сгибать колени, достать ладонями пола»), а когда выпрямилась и оглянулась, то увидела … Олега. В темно-синих джинсах, кипельно белой футболке, подчеркивавшей его иностранный загар, и какой-то дурацкой соломенной шляпе на затылке Олег стоял, смотрел на меня и улыбался во весь рот: «Ну, здравствуй, … Детка!» «Наконец-то, закоротило!» – с запоздалым раскаянием подумав о своих шортах и заливаясь краской смущения, со злостью подумала я. Совсем не так я представляла нашу встречу после долгой разлуки! Однако сомневаться в реакции Малышева не приходилось, хотя, конечно, «девушке из хорошей семьи» в те времена и в голову не должны были приходить такие мысли. Но не зря же я дружила с дочерью врача…
Олег заменил у стола проигравшего, и снова понеслась игра. Постепенно мои приятели покинули двор: то ли пиво закончилось, то ли они почувствовали себя лишними, но мы с Малышевым остались вдвоем. Олег играл хорошо, и скоро я совершенно выбилась из сил, однако сдаваться не собиралась. Уже вечерело, когда мы, наконец, прекратили игру, и решили пойти искупаться. На новый пляж, за мостом, куда мы обычно ходили всей компанией, добираться было далековато, и Малышев предложил пойти на старый, до которого от нашего дома было рукой подать. Прямо за колокольней надо было спуститься по деревянной лестнице, и дальше к реке бежала тропка через всю пойму, превращенную местным совхозным руководством в огромное капустное поле – ничего другое там не вызревало, морковь, репу и даже свеклу местная ребятня уничтожала на корню.