Умножение скорби
Шрифт:
Обычно мы с Катькой устраивались подальше от воды, под раскидистой ветлой, откуда хорошо был виден весь пляж, включая волейбольную площадку. В свое время я провела здесь немало часов, наблюдая за тем, как классно играет Малышев, как вытягивается в прыжке с криком «Блок!» его крепкое загорелое тело, и даже легкая, спортивная кривизна его ног вызывала у меня восхищение. Кстати, до сих пор мне именно такое сложение кажется сексуально привлекательным.
Однажды, с трудом вытащив своего «водоплавающего» ребенка из реки, я вернулась на наше любимое место и с удивлением обнаружила, что в тени дерева стоит сверкающая бежевая «Волга», а рядом на обширном пледе разместилось семейство Ремизовых в полном составе: Борис читал какую-то книгу, Лариса что-то вязала, и неподалеку играла их дочка, трудолюбиво наполняя песком яркое пластмассовое ведерко.
– Ты что, купаешь ребенка в реке?! – удивленно спросила она с легкой гримаской брезгливости.
– Конечно, вода же теплая! А что ты так удивляешься? Мы с тобой выросли на этой речке. И потом, твой папа всегда говорил, что ребенку полезно съесть определенное количество «грязи», чтобы имунная система сформировалась должным образом, – с этими словами я посмотрела на Иришу, которая на фоне моей загорелой Катерины казалась хрупкой и белокожей, впрочем, в песке девчонки возились с одинаковым энтузиазмом.
– Но мы собираемся ехать отдыхать на море, для Ириши это существенная перемена климата, хотелось бы избежать осложнений, – словно ища поддержки, Лариса оглянулась на мужа.
– Нам с Катькой тоже предстоит перемена климата, потому что Олег в Индии, – недолго думая, ляпнула я, и, не обращая внимания на то, как вытянулось лицо Бориса, продолжила, – и осенью мы полетим к нему.
Конец моей фразы утонул в неожиданном раскате грома, и тут, заглушая звук приближающейся грозы, раздался детский плач. Мы с Ларисой, как по команде, повернули головы к нашим чадам: вся в слезах, с совком в руке, Ириша подбежала к Киске, уткнулась ей в грудь, и, всхлипывая, стала что-то лепетать. Я ничего не могла понять, и строго посмотрела на Катю. Она вылезла из кучи песка, в которую превратился Иришин кулич, виновато посмотрела на меня и сказала: «Я упала, мама!» Потом отряхнула песок со своей толстой попы, обтянутой полосатыми трусиками, и добавила, обращаясь к Ирише и звонко перекатывая во рту недавно освоенный звук: «Прости меня!»
Неловкую ситуацию разрядили крупные капли дождя – надо было собираться. Пока я одевала дочку и упаковывала наши пляжные пожитки, Ремизовы быстро свернули свой плед вместе со всем содержимым, сели в машину, и, вежливо попрощавшись со мной, уехали. Я, раскрыв от изумления рот, осталась с ребенком под проливным дождем. Завернув Катерину в полотенце, я усадила ее на велосипед, и повела его за руль вдоль шоссе: ехать по мокрому асфальту с ребенком за спиной я не решилась. Конечно, если бы Малышев служил в Зажопинских Выселках, или если бы Катька не так бойко говорила, или хотя бы она была старше Ириши, тогда, может быть, Борис и решился бы осквернить багажник своей новенькой «Волги» старым велосипедом Олега, а так… Я шла и думала о том, как же мне теперь общаться с этими людьми, если мы снова встретимся? И от души надеялась, что в ближайшем будущем этого не случится.
Ни я, ни Катерина не заболели – не такие мы люди, да и ежедневные купания сделали свое полезное дело, и в первых числах сентября мы, как и собирались, улетели в Индию. Так началось мое кругосветное путешествие.
…В Лужники я приехала слишком рано – Ксюша еще была на корте, и ее тренер, Сергей Иванович, сказал, что ему пришлось задержать начало занятия, поскольку в Дружбе проводятся соревнования, и свободных площадок мало, так что ребенка можно будет забрать только через полчаса. Я поставила джип рядом с парапетом, совсем близко к воде, и вылезла из машины. Мне вообще нравятся московские набережные – у реки сходит на «нет» суета мегаполиса, а уж здесь, в петле Лужнецкой, в жаркий летний полдень царил невозможный для центра Москвы покой. По реке неспешно скользил белый речной трамвайчик, на том берегу зеленел Нескучный сад, а из-за монументальной ограды стадиона доносились звуки ритмичных теннисных ударов. В тени эстакад Дружбы под присмотром скучающего охранника прятались от зноя иномарки, в то время как их хозяева совершенствовали свое спортивное мастерство на залитых солнцем кортах. И вдруг раздался истеричный мужской крик: «Как ты играл! Это г…, а не теннис! На тебя же смотреть невозможно!»
Я обернулась: толстый мужик в мокрой от пота рубашке и мальчик лет десяти с зачехленной ракеткой стояли
«Слушай, ты, м…к, – после только что увиденного и услышанного я не стеснялась в выражениях, – если еще раз посмеешь поднять руку на сына, то будешь выковыривать свою «мыльницу» из ограды! И в страховой компании придется объяснять, что ты газ-тормоз перепутал, потому что на моем «кенгурине» следа не останется, а свидетелей нет!» Охранник по-прежнему стоял к нам спиной. Мужик побледнел, как-то сразу уменьшился в объеме, хотел что-то возразить, а, скорее всего, послать меня подальше, но, посмотрев на стоявший в опасной близости джип, молча посадил сына в машину, и сам тоже сел за руль, но двигатель не заводил. Я дала задний ход, «Мицубиши» мгновенно тронулась с места, и, проскользнув мимо моего «геленда», быстро скрылась из вида. И снова тишина вокруг, только я никак не могла успокоиться…
Зачем я ввязалась?! Что будет с мальчиком дома? И вообще, что можно изменить такой ситуации? Ведь это не отцовское тщеславие, не амбиции родителя несостоявшегося теннисного гения двигали рукой, щедро отвесившей сыну подзатыльник, – это ДЕНЬГИ. Деньги, которые этот горе-бизнесмен вкладывает в сына, в надежде получить в будущем значительные дивиденды. И ведь он не один такой, которому вдруг появившиеся в нашей не знавшей их магической власти стране ДЕНЬГИ начисто «снесли башню». Их много, адептов новой религии – поклонников «золотого тельца». Одни превращаются в трудоголиков в бесплодной попытке заработать состояние честным путем, другие экономят до абсурда на всем, включая жену и детей, третьи в надежде получить легкие деньги пускаются в сомнительные предприятия, заканчивающиеся, как правило, крахом, четвертые проигрывают последнее, пятые просто воруют. «Имя им – легион». Но если кому-то из них вдруг удается сорвать куш, то «башню сносит» все равно. Далеко ходить не надо: мой бывший зять яркий тому пример…
Катерина вышла замуж сразу после окончания института: ее ненаглядного Гришу посылали служить на север, в какой-то поселок со страшным для материнского слуха названием Снежный. Она, как декабристка, собиралась с ним, так что откладывать свадьбу было больше нельзя, и мне пришлось согласиться, хотя выбор дочери я не одобряла. Но мои родители тоже поначалу были не в восторге от Малышева, так что особенно упорствовать я не могла, но и смириться было тяжело. Моя девочка, умница (Иняз с отличием, французский, практически, как родной, потому что папины, а, может, и бабушкины, гены плюс детство, проведенное в Женеве), красавица (а она действительно красавица, лицо не такое правильное, как у меня, но очень выразительной лепки: высокие скулы Малышева, чуть шире обыкновенного расставленные глаза, короткий прямой нос, и изящный рисунок губ, с легкостью превращающихся в причудливый завиток улыбки) – и досталась этому высокому длинноносому парню с глазами шального цыгана. Жизнь в Снежном не прошла для Кати даром – первая беременность закончилась выкидышем, и, когда они с Григорием вернулись, ей пришлось серьезно лечиться, прежде чем родилась долгожданная Дашка.
В начале перестройки мой зять вместе со своим приятелем организовал фирму типа «купи-продай», каких в ту пору было множество, но, видимо, я недооценивала Гришину практическую сметку, поскольку сама начисто лишена таковой, так как дела у них неожиданно пошли в гору, и вскоре появилась и машина, и квартира, и приличная дача. Катя уволилась с работы, занималась ребенком, домом, стала посещать спортклуб, пошла учиться на какие-то непонятные курсы сомелье. Словом, все было просто прекрасно, пока однажды, возвратившись домой в неурочный час, она не застала своего горячо любимого мужа в объятьях сразу двух «девушек». Катерина забрала Дашку и вернулась ко мне.