Умные парни (сборник)

Лесков Сергей

Вопрос: В нашей стране вы не ограничивались наукой – были активным членом Межрегиональной группы, на первых выборах народных депутатов в Академии наук по числу «черных» шаров заняли второе после Сахарова место.

Ответ: Задолго до 11 сентября мы с женой написали книгу «Возрождение ислама» об опасности радикального ислама. Изъездили много стран, было очень интересно брать интервью у мусульманских священнослужителей. Сейчас вместе собираем материал о сотрудничестве наших стран в космосе, это большое политическое дело. Но занятия непосредственно политикой, о чем вы спрашиваете, чужды ученому.

Вопрос: Почему? Еще недавно у нас в Думе и в правительстве было много ученых, даже академиков…

Ответ:

Но уже тогда я считал, что это временное явление. Интеллигенция обречена на то, чтобы стать в политике невостребованной, как бы она ни стремилась к иному. Бытие определяет сознание. В реальной рыночной экономике политикой заправляют бизнесмены. Часто думаю: если бы сейчас был жив Андрей Дмитриевич Сахаров, какое место он занимал бы в политике? Горько, но вряд ли он сохранил бы влияние. Интеллигенция оказалась никому не нужна уже во времена Черномырдина, который сформировал правительство троечников. В США ученые тоже не имеют политического веса. Эпоха Джефферсона ушла в прошлое. Джордж Буш, выступая перед выпускниками Йельского университета, сказал, имея в виду себя, что президентом может стать даже троечник. История много раз доказывала: интеллигенция проигрывает троечникам.

Россия не во мгле. Россия в тумане. Можно ли представить ситуацию, когда губернатор Аляски руководит своим штатом, ведя роскошную жизнь в Париже? Когда Россию топчут на всяких международных форумах, мне становится обидно, начинаю ее защищать, а потом думаю: елки-палки, может, доля правды в критике есть? Насколько проще было при Ельцине! Все, что он говорил на танке, было справедливо. Слез с танка – все начал делать не так. А сейчас – все слишком сложно. Наступил период охраны и консервации того, что было награблено в прежний период. О будущем говорить сложно. Россия в тумане, и неясно, когда он рассеется.

Вопрос: Как вы, демократ со стажем и добровольный эмигрант, оцениваете нынешнюю политическую ситуацию в России?

Ответ: Еще недавно я был в глубочайшем пессимизме. Закат эпохи Ельцина, его фигура, его окружение… Мне рассказывали, как экс-президент Никсон после встречи с Козыревым, который сообщил, что у новой России нет национальных интересов, только общечеловеческие ценности, долго отплевывался: «Я, как сукин сын, защищал национальные интересы, Киссинджер был еще больший сукин сын, а этому молодому человеку надо работать в филантропической организации». При Путине, мне кажется, появился прагматизм по защите национальных интересов в экономике, в политике, в поддержке науки. Что касается преследований оппонентов, то не могу я поддерживать дело, созданное Березовским, пусть он мой коллега по Академии наук. В Америке такие политики в принципе невозможны. Для многих потенциальных инвесторов он служит олицетворением русского бизнесмена, с которым нельзя заводить серьезное общее дело.

Вопрос: Выборы в Академию наук приводят к печальному выводу: храм науки все дальше отходит от интересов собственно науки, но самозабвенно распределяет титулы, облегчающие доступ к власти и материальным завоеваниям. В чем главная червоточина Академии?

Ответ: Споры о том, чем является Академия – министерством науки или монастырем, где вершатся великие помыслы, ведутся давно. Академия мечется между двумя крайностями. Бюрократизация научного сообщества началась во времена Хрущева, когда появилось много новых институтов. В последние годы советской власти было принято решение, что государственные и партийные чиновники не могут претендовать на академические титулы. Но сейчас этот процесс достиг пика. Если РАН и можно назвать монастырем, то очень богатым, индустриальным, нигде в мире такой зажиточной академии нет.

Вопрос: И устав в этом монастыре странный, такого тоже в мире не сыщешь.

Ответ: В Национальной академии наук США, в Академии наук и искусств, в Обществе Макса Планка, в Королевском обществе выборы не трехступенчатые, как в РАН (секция, отделение, общее собрание), а одноступенчатые. Кандидатуру открыто обсуждают в научной переписке, все мнения известны, дискуссия идет два-три года. У нас дискуссия отсутствует вовсе, список становится известен за месяц до голосования, и судьбу кандидатов решают интриги, сепаратные соглашения. Американские и европейские академики – профессора университетов, заведующие лабораториями. Представить, что в Европе или в Америке в академию стучится чиновник или депутат, невозможно.

Кроме того, для оздоровления атмосферы было бы полезно, если бы президент РАН, вице-президенты и академики-секретари на время исполнения своих обязанностей оставляли бы директорские кресла в своих институтах. Иначе распределение денежных потоков и научных приоритетов оказывается несправедливым. Можно ли представить, что министр продолжает руководить предприятием? Абсурд. Но все руководители Академии остаются директорами институтов. Кроме того, было бы полезно отменить двухступенчатую систему академиков и членов-корреспондентов, которая себя изжила и не отвечает мировой практике.

Вопрос: На выборах в Академию не проходят молодые и амбициозные ученые, которые руководят институтами, считающимися в нашей науке самыми успешными. Зато старики легко становятся академиками.

Ответ: Ничего удивительного. Если в Академию попадает сильный человек, это всеобщая угроза при распределении финансовых потоков. Один из руководителей Академии сказал мне, что некоего сильного и молодого ученого ни за что не выберут, потому что он слишком много и убедительно говорит о важности своего направления. Серый и престарелый академик всем удобен. Великий Зельдович, которого долго не допускали в академики, хотя он был трижды Героем Социалистического Труда, сказал: «В действительные члены выбирают тогда, когда член становится недействительным». Но для самой науки такой подход ведет в тупик, богаче жить она не будет. В научном сообществе бытует убежденность, что ключ к повышению благосостояния – в повышении зарплаты, а не в собственной энергичности, в расширении международных контактов, в инновационной активности. Власть, как мне кажется, четко дала понять: шаги навстречу науке будут сделаны, если Академия наук сможет провести реформу. Но реформы нет. Слишком многие считают: переждем – и все вернется.

Вопрос: Если уж объявлять крестовый поход против бюрократизации науки, надо слить кандидатские и докторские диссертации в одно звание, как везде в мире.

Ответ: И поскорее это сделать! Мой учитель академик Будкер, именем которого назван один из лучших в РАН Институт ядерной физики в Новосибирске, говорил мне, что писать докторскую диссертацию аморально. Ее надо изготовить с помощью клея и ножниц из своих научных публикаций. На диссертации уходит масса времени и ненужных сил, которые отвлекают от настоящей работы. Но на диссертационных делах кормится множество людей – и система сохраняется.

Вопрос: Президент академии наук Болгарии каждого ученого, который уезжает на Запад, провожает цветами, чтобы родину не забывал и, если сложится, вернулся. У нас, конечно, цветов не хватит. Много ли российских ученых сейчас в Америке? Как они устроились?

Ответ: В США работает десять российских академиков, на постоянной ставке несколько сотен наших ученых. Погоду делают те, кому лет по 35–40. За последние два года наши получили с десяток очень престижных премий. К российской науке сохранилось уважение. Надолго ли? Американцы делят человечество на две категории – «винеров» и «лузеров». То есть победителей и проигравших. Попадаешь во вторую категорию – и тогда на тебе крест. Великий Прохоров говорил мне, что без новых приборов мы сумеем удержать позиции еще лет пять, не больше. Положение в российской науке напоминает вывеску на сельсовете: «Все ушли на фронт. Остались старики и дети». Чтобы выжить, нашей науке надо оценить реальные возможности, сузить фронт и сконцентрироваться на проблемах, где мы еще можем сказать слово. Не менее важно сохранить преемственность между поколениями, сохранить школы. Для упрочения связи между российской наукой и учеными, которые уехали за границу, я бы сохранил только для них звание члена-корреспондента РАН.