Умрем, как жили

Голубев Анатолий Дмитриевич

Лагерь оказался к шоссе ближе, чем можно было предположить по рассказам Николая. Он лежал за леском и с дороги не был виден, но устойчивое желтое марево огней над ним служило безошибочным ориентиром. Жидкий лес пересекли без приключений, и сразу с опушки открылась панорама лагеря. Его размеры угадать в ночи было нелегко, но широкое каре тусклых фонарей показывало, что территория немаленькая.

Лагерь выглядел мертвым, но откуда-то с противоположного конца, скрытого склоном холма или невидимыми в потемках постройками, неслись голоса, вскрики команд, мерный топот многих ног.

— Надо зайти с той стороны, — прошептал Толмачев.

Они стояли, прижавшись к белым стволам берез, будто близнецы, росшие от одного корня.

— Там низина, значит, речушка непременно там.

Юрий толкнул его в спину, дескать, топай, и они пошли, спотыкаясь впотьмах о корневища деревьев, узлами торчащих из ровного ковра желтых листьев, шуршащих под ногами, и скоро наткнулись на речку. Даже ночью она производила впечатление широкого ручья с притопленным руслом.

Оба сразу же провалились по колено в мягкую жижу. Испуганно дернулись друг к другу. Вода обожгла ноги, разгоряченные неблизкой дорогой. Так, хлюпая, прошли по ручью метров сто, когда перед ними всеми огнями распахнулся лагерь.

Залегли на невысоком холмике и огляделись. Лагерь разметался в полгоризонта. В несколько рядов колючка вилась, по углам черными квадратами выделялись на фоне яркого света прожекторов невысокие, чуть поднимавшиеся над верхней кромкой проволоки вышки. Свинячий пруд был окаймлен колючкой изнутри и как бы вынесен за пределы лагеря. А на берегу его тянулась бесконечная шеренга выстроенных людей. В центре возвышалась небольшая трибунка, оцепленная автоматчиками. Немецкие офицеры спокойно прогуливались за их спинами. Несколько солдат зачем-то вторглись в шеренги и после небольшой перебранки вытолкнули к трибуне десять пленных. Здесь, где посветлее, можно было без труда различить армейские тужурки и гимнастерки, сверху утепленные каким-то тряпьем.

Ни Юрий, ни Александр не заметили, как на трибуну поднялся человек, но отчетливо услышали визгливый, срывавшийся на крик голос:

— …Было объявлено, что за каждого убежавшего из лагеря отвечать будут все… На работах мы недосчитались одного человека… Срок возвращения — к следующей поверке — истек. Посему немецкое командование, исходя из необходимости поддержания уважения к порядку, с сегодняшнего дня будет наказывать каждое своеволие. За порядком должны следить вы сами. Каждый убежавший обрекает на смерть десять своих товарищей. Повторяю, немецкое командование отдает себе отчет в том, что эти люди не виновны, но не видит другой возможности образумить отдельных…

Рокот из колонн заглушил последние слова, но зато все происходившее затем было видно столь явственно, будто в зеленом кинотеатре городского парка на просмотре страшного, почти нереального фильма.

Жидкую горстку людей, подталкивая автоматами, согнали к обрыву, выстроили лицом к пруду, и затем по-деловому, с пристуком, ударили автоматы. Люди начали валиться, а над головами Юрия и Толмачева запели уносящиеся к лесу лишние пули.

— Сволочи, что делают! — Толмачев завозился, и тут только Юрий понял, что тот достает пистолет. Он навалился на Толмачева:

— Не смей! Слышишь?! Не смей!

Толмачев дернулся, затих, а потом начал судорожно и медленно трясти плечами.

— Перестань, Сашок. Тут ни плачем, ни пистолетом не поможешь. Здесь пулеметы и пулеметы нужны. Ух! — Юрий погрозил кулаком во тьму, ожидая, когда успокоится Толмачев.

К утру добрались домой. У Токина подсушились и вместе отправились на работу. Юрий — на свой завод, Толмачев — к Морозову, на электростанцию.

Целую неделю Юрий занимался организационными делами. Для него, никогда ничего не умевшего делать впрок, организационные хлопоты были нелегкими и непривычными. Но что-то изнутри подстегивало его каждый раз, как опускались руки или червь сомнения точил душу.

В обеденный перерыв, сидя у курильной ямы, он начертил на песке схему, которая ему приглянулась.

«В штаб собрать человек десять. Пятеро поддерживают оперативную связь с руководителями пятерок, а пятеро — только со мной, осуществляют общее руководство».

При обсуждении плана действий с Толмачевым выяснилось, что у очень старающегося для немцев Морозова далеко не все получается гладко. И причина неудач весьма конкретна: Александр рассказал, что он объединил нескольких ребят, из аккумуляторного цеха и из паровой и потому всякая чертовщина стала случаться значительно чаще. Уже несколько раз подряд рвался трос золотника, и начальник станции нещадно матерился, пытаясь найти виновника обрывов. Подшипники коренного, вала перегреваются по причине более простой — добавишь немножко песочка, и все идет как по маслу, то есть совсем не так, как должно идти «по маслу». Когда случайно сожгли ротор возбудителя генератора номер два, немцы психовали, грозили репрессиями саботажникам, но пока никого не наказывали. А вчера взорвался вспомогательный котел, и, чем кончится расследование, сказать трудно.

От обилия информации, да еще сугубо технической, Юрий несколько растерялся, но хитрая мордочка Толмачева так сияла от гордости, что Юрий лишь сказал:

— Перерыв сделайте. Нельзя все сразу. Впредь без разрешения штаба организации никаких действий не предпринимать.

— Что же, все прекратить? — настороженно спросил Толмачев.

— Ты меня неправильно понял, — растерянно произнес Юрий, впервые поставленный перед неотвратимостью принятия самостоятельного решения. — Раз начали — делайте, только осторожнее. Будем считать, что ваши диверсии руководством одобрены.

На том и порешили.

Признание Толмачева приятно удивило Юрия, с одной стороны, а с другой — заставило вдруг подумать о серьезности ведения тихой и малой войны, даже, может быть, без выстрела. Он представил себе, как застревает в осенней хляби автоколонна с оружием, как дергаются в объезд не заводящиеся с плохими аккумуляторами трехосные грузовики и садятся по диски в рыхлую жижу.

«Пусть горит земля под ногами оккупантов». Но плохие аккумуляторы — бомбы замедленного действия. Когда они еще сработают! А вредить надо сейчас же, немедленно, повсеместно. Разбрасывать на дорогах доски с гвоздями. Если сеять гвозди погуще, не скоро доберутся до линии фронта свежие подкрепления. Надо продумать по нашему заводу такие же диверсии, как делает Толмачев на электростанции. Сделать так, чтобы до холодов немцы не пустили ремонтные мастерские».

Два дня Токин провозился, налаживая приемник. В резиновом мешке с ним ничего не случилось. Но Юра с ужасом вспомнил, что совсем не подумал о высокой мачте антенны, взметнувшейся над яблонями. Просто чудо, что на нее никто не обратил внимания. Ну, если раньше, когда приемник лежал в земле, всегда можно было сказать при обыске, что приемник сдали в райсовет или его украли, то теперь, пользуясь приемником, надо сделать так, чтобы ни одна мышь даже не подозревала о его существовании.

Юрий тихонько снял мачту и ночью приладил антенну к трубе, будто громоотвод. На следующий день прибежал с работы пораньше. Толмачев уже ждал в саду. Но свет в дома в целях экономии давали только поздно вечером, и надо было ждать темноты.