Умри в одиночку
Шрифт:
– Пусть сначала нашу дорогу определят, а потом уже минируют… – усмехнулся Гойтемир. – Мы сами пока её не слишком хорошо знаем…
– И это тоже верно… – Берсанака спорить не желал. – И Док нас просвещать не хочет. Приехали на испытания, а почему испытания должны проходить именно здесь, а не где-то в другом месте – мы не понимаем…
– В других местах у тебя тоже на каждом холме по убежищу припасено? – ответил полковник Доусон прямым вопросом.
– А ты разве знал, что здесь есть убежище? – Берсанака тоже с логикой дружил и умел разложить события по причинам и следствиям.
– Дело не в одних убежищах… Здесь вы много чего знаете и многих знаете…
– И нас многие знают, – добавил Гойтемир. –
– А говорят, ваш народ в спину не стреляет… – Док Доусон ловко попробовал перейти на другую тему, не желая отвечать на конкретные вопросы.
– Были времена, когда не стреляли… Сейчас времена другие… – ответил Берсанака. – И все мы под угрозой выстрела в спину ходим. И ты вместе с нами. Но почему-то не желаешь уйти в другой район…
– Ты забыл, что здесь мне нужен Бекмурза Бисолатов. Вернее, не сам Бекмурза, а его брат Сосланбек. Сосланбек – очень хороший и нужный мне человек… А вот после встречи с ним мы посмотрим, куда нам перебраться… Или ты хотел, чтобы я вместе с тобой поехал к Сосланбеку в Москву? Тебе нравится в Москве?
– Я там не был ни разу, но когда-нибудь наведаюсь и постараюсь, чтобы меня там долго помнили, – сказал, как пригрозил, Берсанака.
– Боюсь, что тебя там и без того помнят и узнают…
– Басаева знали лучше, чем меня, но он сам мне говорил, что дважды в Москву ездил.
– Басаев много чего говорил… Только он не тот человек, которому можно верить. И тебе я не советую туда соваться. Достаточно того, что ты можешь здесь работать. В Москве ты не знаешь всех убежищ типа этого. Там их тоже, конечно, много, гораздо больше, чем здесь, но они построены не для тебя и не для меня…
– Посмотрим… – Берсанака от своей угрозы отказаться не захотел. – Ладно, ночь у нас предстоит волчья, рабочая то есть, значит, надо выспаться сейчас… До нас всё равно скоро не доберутся, если вообще доберутся… Давайте отдыхать…
С этим Док Доусон согласиться мог. Добраться до них слишком трудно. Берсанака, как показалось полковнику, наизусть знал каждый проход в подземных бетонированных коммуникациях, знал каждую дверь и механизм её открывания. При этом больше половины дверей были скрытыми. Попадаешь в глухую, кажется, комнату и, если не знаешь, что здесь сдвигается кусок отсыревшей стены, никогда не сможешь предположить, что стоишь перед дверью. И бесполезно простукивать стены. Все они имеют одинаковую толщину и издают одинаковый звук. Но и того мало, по пути в последнюю комнату, в ту, где они и собрались отдыхать, Берсанака дважды находил двери в стенах коридоров, где вообще их наличие предположить трудно. И чтобы по всем помещениям пройти, все осмотреть, отыскать все боковые двери, необходимо, пожалуй, больше месяца потратить. Этого времени поисковикам никто не отпустит, и ждать столько времени, когда кто-то придёт, чтобы арестовать группу, никто не собирается. Док уже достаточно хорошо изучил Берсанаку и знал, что Медведь уже просчитал свой следующий ход и наверняка знает, как и куда они выйдут отсюда. Знал, даже когда…
– Док…
– Я…
– Пора, полковник…
– Я готов…
Док Доусон проснулся за несколько секунд до того, как прозвучали первые слова Берсанаки. Он всегда во время боевой операции спал так, что любое движение рядом звучало почти как автоматная очередь. Конечно, это утомляло, но отдохнуть и восстановить нервную систему можно было и по окончании всех дел на чужой территории. А пока полковник не позволял себе расслабляться.
Нажатие кнопки включило подсветку на часах – отдыхали чуть больше часа. Этого вполне достаточно, чтобы не чувствовать потом, как на ходу слипаются и не желают разлипаться веки – скверное состояние, когда мозг работает в режиме альфа-колебаний и максимально снижается внимательность и настороженность. Даже в состоянии глубокого сна настороженность организма работает чётче и подсознание контролирует окружающее. Не случайно эффективность лёгкого гипноза, который как раз и работает с человеком, мозг которого находится в состоянии альфа-колебаний, выше, чем с человеком, погружённым в глубокий транс.
– Куда идём? – спросил полковник.
– Сначала – удовлетворить любопытство, чтобы избежать спотыканий на пути… – сказал Гойтемир.
– Ночью окна можно открывать смело, – добавил Берсанака. – Не заметят на тёмном фоне… Можно смело выставлять ПНВ.
– Ты же боялся их тепловизора, – с едва заметной усмешкой напомнил Док Доусон.
– Я ничего и никого не боюсь. Я только опасаюсь. Я и сейчас опасаюсь. Но только дурак расположит тепловизор внизу, чтобы смотреть на вершину, с которой мы ушли. Тепловизор может находиться только на верхней точке, чтобы иметь обзор. Иначе он просто бесполезен. Вот когда мы двинем отсюда, тепловизора опять необходимо будет опасаться… Но мы двинем далеко от вершины. Мы пойдём тем путём, которым пришёл Гойтемир…
– А откуда он пришёл? – невинно спросил Док Доусон, желая для себя выяснить, насколько далеко тянутся ходы под холмом.
– Он пришёл из-под соседнего холма… Там нас даже тепловизор не увидит. А если и увидит, то для стрельбы, тем более ночной, будет далековато. До нас отсюда, с вершины, будет больше километра, а я не видел у федералов «дальнобойки»… [10]
– Ты разговаривал с их командиром? – ехидно спросил полковник Доусон.
– Я разговаривал со своими глазами. Так мы идём или снова спать ложимся?
10
Обычно дальнобойные крупнокалиберные снайперские винтовки имеют увеличенную длину, из-за чего напоминают противотанковые ружья времён Великой Отечественной войны. Это и не удивительно, потому что и наши, и западные винтовки разрабатывались как раз на базе советского противотанкового ружья. Так, американская армия по заданию ЦРУ во время войны в Корее в начале 50-х годов прошлого века специально «охотились» за этими ружьями, которыми была снабжена северокорейская армия.
«Харрис Дезеарт Рейнбоу» в общем ряду является исключением и внешне напоминает обычную винтовку, снабжённую глушителем, хотя по своим боевым характеристикам относится к разряду дальнобойных.
– Идём, идём… – согласился Док.
Сначала идти им пришлось недалеко. Шли в полной темноте, придерживаясь руками за стену. Но слышали друг друга, потому что каждый шаг гулко отдавался в длинном и узком коридоре, не имеющем поворотов и ответвлений. Через пять минут Берсанака, идущий первым, остановился и на несколько секунд, чтобы правильно сориентироваться, включил слабый фонарик, аккумуляторы которого сели почти полностью, а свет мог ещё понадобиться, и потому Гайрбеков берёг оставшийся заряд.
– Пришли…
Луч фонарика пошарил по стене, отыскивая управление механизмом поднятия оконной рамы, и тут же погас. Но Берсанака, хорошо, видимо, знающий обстановку, решительно шагнул вперёд, едва слышно заскрежетал металл, и в помещение вошла струя свежего воздуха, и одновременно стало светлее. Не настолько светло, чтобы всё вокруг видеть, но всё же светлее, потому что под открытым небом полной темноты, как в глухом помещении, никогда не бывает. И этот свет вошёл через низкое, как и в других бункерах, на щель похожее, но широкое окно, дающее возможность проводить осмотр прилегающей территории на значительном пространстве.