Уничтожение
Шрифт:
– Тридцать секунд, сэр.
Спустя полминуты на одном из экранов рядком выстроились четыре графика. Том нехотя поставил кружку, поднялся и подошел вплотную.
На всех графиках кривая температуры делала резкий провал сразу же после захода солнца, затем медленно понижалась еще в течение часа, после чего оставалась неизменной до утра - после рассвета температура быстро восстанавливалась.
Неприятным было то, что четыре дня назад температура после заката падала на пять градусов, три дня назад - на одиннадцать градусов, а сегодня -
– Так-так-так...
Последовательность вырисовывалась скорее геометрическая. Том попробовал прикинуть дальнейшее поведение температуры. Получалось, что через пару дней закатное падение температуры будет составлять около семидесяти градусов, а вокруг будет настоящая зима с морозом под минус четыре-пять градусов. Бред.
– Или не бред.
Аналитик задумался. Затем прочертил график дальше. В день наступления рассчитанной компьютером зимы температура на планете, как показывал неумолимый рисунок, должна быть в районе минус двухсот тридцати по Фаренгейту.
– Все же бред.
Аналитик подумал еще немного.
– Мистер Ливингстон, - задумчиво проговорил он.
– А какая температура во время зимы рассчитывалась компьютером? И какая температура, по данным компьютера, должна быть прямо сейчас?
В этот раз оператор не отвечал дольше, очевидно, копаясь в глубинах машинной памяти.
– Пиковый минус температуры рассчитывался как минус семьдесят градусов по Фаренгейту, сэр. В данную минуту температура должна быть от плюс шестидесяти до плюс шестидесяти пяти.
– А она, эта температура...
– Плюс тридцать семь градусов, сэр.
– Похоже, не бред, - пробормотал Джонс.
– Простите, сэр?
– Да нет, нет, все нормально...
Том отключился от связи, аккуратно распечатал стопку графиков, собрал их в папку... Мысли лихорадочно вертелись вокруг свежеиспеченной теории. Черт с ней, температурой. Корабль на ядерном реакторе как-нибудь проживет, обогревая себя самостоятельно. Но в диапазоне от минус двухсот пятидесяти до минус трехсот тридцати градусов расположены точки кипения всех подряд газов, составляющих земную, да и здешнюю, атмосферу. Лишние двадцать-тридцать градусов - и огромная куча проблем.
– Но корабль у нас все же может быть практически полностью герметичным... Должен стать таким.
Ноги довели Джонса до мостика, где он, уткнувшись в часовых, внезапно осознал, что стоило предупредить коммандера заранее.
– Э... м... Коммандер Терон на мостике?
– обратился он к одному из морпехов, смотрящих на него глазами, лишенными даже искры интеллекта.
– Так точно сэр.
– Не могли бы вы сообщить ему, что у меня к нему очень важное дело? Я Джонс, Том Джонс, аналитик.
– Минуту, сэр.
Терон ему не поверил. Смотрел на графики, хмыкал, но явно гнал от себя мысль о том, что Том может оказаться прав.
– Спасибо за предупреждение, Том. Но это выглядит уж слишком... фантастично.
Из-за его
– Думаешь иначе?
– повернулся к нему коммандер.
– Не знаю я, что думать...
– Найджел положил график обратно на стол.
– Выглядит убедительно. А на этой планете я уже ничему не удивлюсь.
Терон скривился.
– Ладно, Том. Спасибо за предупреждение... Давайте так - если температура пойдет и дальше по вашему графику, то будем бить тревогу. Через два дня.
Аналитик понял намек и аккуратно ретировался. Уже на выходе услышал слова Гатлинга:
– Если все так и пойдет, что будем делать с этим остолопом-журналистом? Замерзнет ведь...
Хотелось сказать, что, если все пойдет именно так, то замерзнут вообще все, но Том сдержался и вышел с мостика. Хотелось поговорить с кем-то, кто бы понял его опасения. Увы, научный штат корабля был ничтожно мал, а после Инцидента так и вовсе стремился к нулю. Разве что с доктором Кокс поговорить...
Элизабет Кокс, доктор медицины. 3409.
Неожиданно появившийся в госпитальном отсеке аналитик оказался глотком свежего воздуха для Лиззи. Девушка, отпустившая весь остальной персонал на выходной, сама была вынуждена весь день просидеть на дежурстве в пустом госпитале, слушая однообразную болтовню карабкающегося по сопкам Тони и играясь в тупые игрушки. Время от времени на нее накатывали угрызения совести - время можно было бы потратить и на более полезные вещи, например, на чтение медицинских справочников... У совести в итоге ничего не получалось, а мисс Кокс продолжала скучать и бездельничать.
Очкастый аналитик, появившийся в дверях, вызвал у нее приступ нездорового ажиотажа.
– О, мистер Джонс! Заходите! У вас что-то случилось? Отравились или поранились?
Гость заметно смутился.
– Я, собственно, не по этому поводу...
– А что тогда? Да вы проходите, я сейчас кофе сделаю.
– Спасибо. Собственно, я по дороге заглянул на камбуз, попросил собрать небольшой ужин - боялся, что вы здесь проголодались...
– Ужин - это замечательно! Но неужели вы заглянули ко мне только по этому поводу?
Аналитик смущенно махнул пакетом.
– Дело в том, что я внезапно понял, что мне совершенно не с кем поговорить о том, что я сегодня обнаружил. Вот и вспомнил про вас. Вы не заняты?
Лиззи, возясь с кофейником, безмятежно махнула рукой.
– Свободна, как томагавк в полете. Выкладывайте.
– Я сегодня наблюдал за картинкой со спутника...
– Да подождите вы. Из пакета все выкладывайте, сейчас сообразим ужин. Там и расскажете.
Зашедший в гости Джонс, несомненно, был весьма умным человеком, но в плане бытового общения заметно тушевался. И стеснялся резать мясо медицинскими скальпелями.