Универмаг
Шрифт:
– И еще, Лева... Поедешь к Фиртичу. Старайся держаться в тени, не вмешивайся в его решения. Короче, не дави на него управлением, если даже будешь с чем-то и не согласен. Он хозяин, пусть это чувствует.
Гарусов покачал головой и хмыкнул.
– Для чего мне вообще ходить к нему? Показать, что управление не в стороне от его затей?
– Да. Именно, — вздохнул Барамзин. — Если на Фиртича начнут катить сверху, понимаешь... А промашек в таком вопросе не избежать. Попадется, скажем, из министерства куратор-формалист, любитель розового цвета для лихого отчета. Вот Фиртич нами и прикроется...
Гарусов ухмыльнулся, но промолчал, продолжая ходить по кабинету.
– Я, Лева, не ангел. И ты это знаешь, — ровным тоном продолжал Барамзин. — И пекусь сейчас не о Фиртиче,
– Вам на пенсию скоро, Кирилл Макарыч. — Гарусов был верен себе. Ехидная натура.
– А ты мне, Лева, годы не считай. Человек не всегда по старости уходит на пенсию, сам понимаешь. Иной раз так в тебя вцепятся бездельники и бузотеры, что бежал бы куда глаза глядят. И пенсия чаще всего не заслуженный отдых, а избавление... Ладно, ступай. Сейчас трезвонить начнут, докладывать.
Стрелки электрических часов приближались к девяти.
...
Получив согласие начальника управления на отмену работы в воскресный день, Фиртич положил трубку и с нетерпением обернулся к сидящему поодаль начальнику планового отдела. То, о чем докладывал Франц Федорович Корш, сыпля на память многозначными цифрами, интересовало сейчас директора куда больше возвращения Универмагу законного выходного дня. Маленький Корш уже длительное время вел переговоры с экономистами швейной фабрики номер четыре объединения «Волна». Правда, пока похвастаться успехами не мог. Суть переговоров заключалась в том, что в порядке эксперимента швейная фабрика поставляла бы товар напрямую, минуя оптовую базу. Опыт этот был не нов, давно внедрен в стране, но был нюанс, инициатором которого являлся Корш: продукция с дефектом, который выявлялся в Универмаге, не возвращалась на фабрику. Слишком велики расходы: погрузка на фабрике, разгрузка в Универмаге, переоценка, отгрузка некачественного товара назад на фабрику. Опять же транспортировка... Экономисты Корша подсчитали, что стоимость забракованного товара окажется даже выше стоимости идеального товара.
– Возвращать некачественный товар на фабрику не будем, — развивал свою мысль Корш, — а прямехонько в отдел «Уценка». Минусовый счет выставим фабрике. Сотрудники ОТК фабрики будут сидеть в Универмаге...
В кабинете оживились. Одни утверждали, что количество брака не изменится, наоборот, в надежде на Универмаг фабрика ослабит контроль. Другие приняли сторону Корша...
В кабинете собрался весь руководящий состав Универмага, за исключением Лисовского (тот уехал на экспертизу) и коммерческого директора. Индурский час назад вылетел в Ленинград к поставщикам. Фиртич внимательно слушал каждого выступающего. И всякий раз в поле зрения директора каким-то непостижимым образом оказывалась заведующая обувным отделом Рудина. Она сидела, привычно откинув голову, отчего ее рыхлый подбородок сглаживался, придавая лицу моложавость. Ей предстояло сегодня принять контейнеры, которые утром отыскал на сортировочной станции Индурский. Рудина держала на коленях пластмассовую папку с бумагами, что принесла на подпись директору. Последний раз она приходила к Фиртичу несколько дней назад с предложением принять товар Второй обувной фабрики, утверждала, что обувь представленного артикула должна пойти. Фиртич не вникал в детали. Заведующей отделом виднее. С чем она пожаловала сегодня? Фиртич подумал об этом вскользь, занятый вопросом, который поднял Корш.
– А я вот что думаю по этому поводу, — произнес он, дождавшись, когда утихнет возбуждение, вызванное сообщением Корша. — Мы не будем приглашать к себе контролеров. Зачем? У нас и так повернуться негде. Пусть работают на своем месте. Но мы можем их сделать своими союзниками.
В кабинете молчали, стараясь понять, куда клонит директор.
– Кто выплачивает работникам ОТК премию за выполнение плана? Фабрика. Вот они и хлопают ушами, пропускают брак, не желая портить отношения с товарищами. А если контролерам будем платить мы? Универмаг?.. — Фиртич отодвинул стул и возбужденно зашагал по кабинету. — Экспериментально! Скажем, на полгода. Мы предложим фабрике снять с премиального довольствия работников ОТК. Сами же изыщем фонды. Будем платить им не сорок процентов, а, скажем, пятьдесят. Причем не в зависимости от выполнения фабрикой своего плана, а в зависимости от выполнения товарооборота Универмагом. Вот что важно! Сидите на своей фабрике, но работайте на нас. Блюдите наши интересы...
– Фабрика не клюнет! — воскликнула Мезенцева. — Они выполняют план за счет всей продукции, вала. А так что?
– А так они выполнят план за счет улучшения качества.
– А их поставщики? Текстильщики, химики! — всплеснула руками Мезенцева.
– То же самое, — развивал свою мысль Фиртич. — Каждый поставщик поощряет или целиком содержит работников ОТК за счет своего потребителя! Качественно новый подход. И главное, проверенный. Возьмите контролеров на оборонных заводах! Разве они пропустят брак?
– Это что же? Каждый магазин будет платить работникам ОТК всех своих предприятий-поставщиков?— не унималась Мезенцева. — Да откуда им наскрести такие деньги? Грузчикам платят из своих, будто мы не знаем.
– Во-первых, пока это эксперимент. Во-вторых, мы производим всякие отчисления. Так будет еще одно, куда более важное, чем множество других. — Голос Фиртича звучал уверенно. — Мы отчисляем в бюджет государства чуть ли не всю торговую скидку. Мы получаем крохи с этого стола. Неужели мы не можем ничтожную часть этих денег использовать с тем, чтобы дать еще большую прибыль?
– Во всяком случае, не будет потерь от транспортировки неходовой продукции, — рассудительно промолвил парторг Пасечный.
– Именно! — воскликнул Корш.
Идея Фиртича показалась ему интересней собственного предложения. Эта деловая честность и привлекала к нему Фиртича, не говоря о том, что Корш слыл отменным специалистом.
– А чем тогда займутся наши товароведы-бракеры? — уточнил Пасечный.
– Найдем работу, — отозвалась кадровичка. — Без дела не останутся.
– Ну-ну, — засмеялся Фиртич, — вы уж совсем. Кроме «Волны», у нас сотни поставщиков. Бракерам работы хватит. Не станем же мы сразу со всеми налаживать новые деловые отношения. Дай бог «Волну» уговорить на эксперимент...
– Пойдут ли на это швейники? — сомневалась Мезенцева.
– Из «Волны» пойдут, — твердо сказал Корш.
– Я тоже думаю, что пойдут, — согласился Фиртич. — Генеральный директор — человек самостоятельный, мы встречались на партактиве... Лишь бы министерство согласилось. Вот кого надо уламывать. Их да Госплан. Всё будут согласовывать да утрясать...
Фиртич взглянул на часы. В половине десятого он собирался встретиться с директором ресторана «Созвездие». Кузнецов позвонил утром, хотел приехать. Но Фиртич был занят. Уговорились перенести разговор на вечер. Вероятно, выразит недовольство тем, что Фиртич запретил торговлю пирожками в помещении Универмага. А может быть... И в памяти мелькнул разговор по телефону с Лисовским о махинациях в ресторане «Созвездие». Собственно, какое он, Фиртич, мог иметь отношение к делам Кузнецова? Тем не менее беспокойство, оставшееся после утреннего звонка директора ресторана, вновь овладело Фиртичем. До встречи оставалось пятнадцать минут...
Фиртич закончил совещание и отпустил сотрудников. Лишь Рудина продолжала сидеть, убрав под кресло ноги в высоких светлых сапожках и плотно запахнув на груди пуховый платок в ярких пунцовых цветах. Фиртич посмотрел на Рудину. Его взгляд не выражал ничего, кроме делового вопроса. На красивом мягком лице Рудиной неуловимой тенью скользнула досада. Собственно, чего она ждет? Разве впервые он смотрит на нее и не видит... Рудина вдруг ощутила свой возраст, как ощущаешь тяжесть груза, когда затекают руки и нет возможности этот груз куда-нибудь пристроить. Трезвым своим умом она безжалостно расставила все по местам: напрасны ее изощренные, искусственно выстроенные ходы. В результате — равнодушный взгляд сидящего перед ней мужчины. И ненависть к Фиртичу овладела ею. Она могла сейчас допустить любую бестактность, любую грубость. Как человек, подчиняющий свои поступки опьяненному рассудку. Быть отвергнутой для женщины оскорбительнее, чем для мужчины. Женщина более бессильна перед обстоятельствами жизни. Поэтому и чувство мщения у нее безрассуднее и жестче...