Универмаг
Шрифт:
– Что вы говорите! Их годовой оборот — двести миллионов! — воскликнул Дубасов.
Фиртич не знал, большая это сумма для фирмы такого ранга или нет. Но, видимо, большая: Дубасов дока, без причины печалиться не станет... Одно Фиртич представлял четко: ему не нужны ошеломляющие вывески и блеск. Пусть фирма будет не со столь громкой известностью. Главное, что она предложит «Олимпу». Как правило, скромная фирма трудней получает заказ, поэтому будет идти на компромиссы, будет работать добросовестней, отлично понимая, какую рекламу ей сделает «Олимп»...
Полуденный аэропорт шумел.
Часть пассажиров из Амстердама, громко горланя, уже протопала к автобусу. Не то что наши туристы за рубежом,
Копенгаген... Прага... Мехико... Лондон... Название знаменитых городов волновали. Создавали иллюзию причастности к большому и разнообразному миру...
Фиртич несколько раз был за рубежом. И туристом и в командировке. Встречи с людьми, язык которых он не понимал, его всегда угнетали. Через несколько дней он, как правило, уже думал не о том, что его ждет в следующем пункте маршрута, а о том, как вернется домой и расскажет Елене, где был. Кроме того, он привык постоянно находиться в центре внимания, привлекать к себе интерес, а там превращался в глухонемого человека, которого никто не знал. Он задыхался от бессилия и безвестности. Лишь попадая в магазины, он оживал. Он там не был покупателем, он там вновь становился человеком своего дела. Какими товарами можно удивить его, директора универмага «Олимп»? Даже если Фиртич впервые видел те или иные вещи, он видел их не как обыватель, а как профессионал. Иной раз у него невольно вырывалась фраза: «Нашим бы товарам да их краски. Вот тогда бы мы сравнили». Его спутники соглашались, но без энтузиазма: черт его знает, чем он занимается, этот малознакомый мужчина с кинжальным пробором в каштановой шевелюре. И по сдержанному пыхтению соотечественников у прилавков многоэтажного токийского универмага «Мицукоси» Фиртич понимал, что его слова не находят отклика в их душах. И умолкал. Поводить бы этих туристов по оптовым ярмаркам, по конъюнктурным совещаниям, по Дому моделей, по музеям освоенной продукции многих наших фабрик, дать бы им там поглядеть на российские товары. А потом уж посылать в зарубежную поездку. Так нет, едут они за границу после стандарта, потока, вала, ширпотреба, брака... Фиртич помнил, как однажды к нему чуть не плача ворвался Аксаков, заведующий швейно-меховым отделом. Пришла партия пальто — и все без пуговиц! А пуговицы (есть все же совесть) в карманах были, весь комплект. Отличные пальто, с мутоновыми воротниками. Не отсылать же обратно. Да и с фабрикой не хотелось портить отношений. Несколько дней старушки гладильщицы пуговицы приметывали, песни комсомольские распевали...
Дубасов вытянул платок из кармана, с надеждой ловя момент: удастся чихнуть или нет? «Опять не дотянет, будь он неладен!» — подумал Фиртич. И не ошибся. Отдышавшись, Дубасов проговорил:
– Послушайте, Константин Петрович, неужели у нас нет нормальных заводов торгового оборудования? На кой вы связались с фирмачами?
– Есть, Дубасов, есть у нас заводы. Но слишком уж нормальные. Нормы у них железные, непробиваемые. Там, где по их нормам покажешь покупателю пять сорочек, скандинавы выставят двадцать пять. На тех же установочных площадях. Да так, что в зале, кажется, и нет никого.
Фиртич мог привести более убедительные доводы, почему затрачивал столько энергии, чтобы вдохнуть жизнь в крепостные стены старого «Олимпа». И о том, что давно пытался пробить Гипроторг. И пробивал. Тратил деньги на разработку. А в итоге после тягомотной канители ему предлагали оборудование, на котором «Олимп» и без того торгует последние тридцать лет. Ну, может, чуть помодерновей. И расстановка этого оборудования ничего бы нового не внесла: так же колобродила бы вечная весна покупателей, создавая потоки, которые не снились ни одному зарубежному торговому предприятию. А сколько денег они уносили с собой только из-за того, что не удавалось разглядеть, что же выставлено на продажу.
– А что нам мешает выпускать такое же оборудование? — Дубасов приподнял дымчатые очки и показал маленькие, невыразительные глаза, мокрые от простуды. Вытащил платок и принялся протирать очки. — Да, что мешает? — повторил он.
– Безответственность и непрофессионализм. Как следствие отсутствия объективного конкурса на замещение должности руководящих работников торговли. Конкурса по деловым качествам. И никаким другим!.. Ну а вы-то что сами?
– Что? — испугался Дубасов и оглядел себя. — Что я?
– А ничего... Назначены куратором Инторга по крупной сделке, а задаете наивные вопросы. И еще вздыхаете так, что самолет может крылья опустить.
Дубасов сделал шаг в сторону и склонил голову набок, изумленно глядя на Фиртича. Его стеариновые уши стали прозрачными, сквозь них можно было рассмотреть голубой плакат с длинноногой стюардессой. Девица приглашала всех желающих на экскурсию в любую страну мира. Были б охота и время...
– Верно, Константин Петрович, я куратор Инторга. И мне достаточно своих забот. А для деталей предстоящей сделки пригласили вас. Если я буду столь же компетентен в организации торговли, то, простите, зачем нужны вы? Насколько мне известно, Универмаг не располагает инвалютой... А беда наша в том, Константин Петрович, что каждый считает, что он может делать все. А в итоге — ничего.
Уши Дубасова вновь стали наливаться гранатовой спелостью. Он и сам не ждал от себя подобной дерзости.
– Молодец, Дубасов! — Фиртич дружески хлопнул его по плечу.
И тут лицо Дубасова стянулось в гуттаперчевый плаксивый кукиш, и Дубасов чихнул! На мгновение все посторонние звуки: гомон толпы, иноязычные вопли информатора, форсаж тысячесильных двигателей — все это словно пришибло гигантской мухобойкой. Уши метнулись красными сполохами, и белокочанное, избавленное от мук лицо представителя Инторга засияло...
– Поздравляю, — сказал Фиртич.
– Благодарю, — потупился представитель.
И тут раздался мягкий вежливый голос с диким акцентом.
– Мистер Тубасофф! Исфините. Мы застафили фас потожтать, — старательно выводились трудные русские слова.
На фоне стюардессы стояли двое мужчин. В одинаковых шубах. В одинаковых шапках. С одинаковыми улыбками... Коммерческий директор «Скандинавской торгово-промышленной корпорации» господин Лейф Раун и технический эксперт той же компании господин Кнуд Шёберг были рады встрече со своими будущими партнерами и заказчиками.
...
Анна запахнула шубу и просунула руки в рукава, как в муфту. Только теперь она почувствовала, что замерзла. Анна была недовольна собой за то, что уступила настойчивому телефонному звонку. После того как Фиртич бросил трубку, она дала себе слово больше не видеться с ним — Анна звонила по серьезному делу...
Зачем же Фиртич добивался встречи с ней? Минут двадцать едут, а он молчит...
– Анна, ты что-то хотела мне сказать тогда, по телефону... — наконец заговорил Фиртич.
– Надеюсь, это все прошло, — сухо ответила она.
– И все же...
Анна собралась с духом и рассказала, как вечером после ухода Фиртича к ней явился Серега Блинов — ее бывший муж. У Анны было отвратительное настроение — злость против Фиртича, усталость от назойливого внимания Гарусова, омерзение к своей роли в этой всей игре. Блинов, веселый, шумный, сказал, что ревнует ее к Фиртичу, видел, как мот шептался с Анной в баре... Со злости ляпнула ему о Гарусове, о Фиртиче, о Кузнецове... Потом спохватилась, но было поздно. И хотела честно предупредить об этом Фиртича.